Фатьянов - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Дашкевич cтр.№ 39

Утром муж и жена проснулись в своем семейном доме. Небольшой, укладистый чемоданчик перекочевал сюда из общежитского флигеля на Тверском бульваре. По утрам пили жидкий эрзац — кофе. Вдыхая его пары, слабо покашливал Володя, недавно переболевший туберкулезом. Супруги видели из окна комнаты процедуру променада важных арбатских голубей и слышали гомон дворовой детворы. Будь они там же и теперь, они видели бы из своего окна памятник знаменитому поэту-пацифисту Булату Окуджаве и слышали бы крики торговцев русскими сувенирами.

В послевоенной Москве происходили встречи самые неожиданные. Так получилось у Владимира Репкина и Алексея Фатьянова. В людном и шумном ЦДЛ их представили. Через пять минут выяснилось, что они — земляки. Через десять — что близкая родня: Владимир Репкин доводился Алексею Фатьянову двоюродным братом.

Он был сыном родной тетки Алексея Ивановича по линии отца Елены Николаевны Фатьяновой, в замужестве — Репкиной. Семья их была репрессирована в 1929 году и выслана из Мстеры. Было тогда Володе девять лет, он всего на год моложе Алексея Фатьянова. В вину старшему Репкину вменялось то, что, несмотря на введенный запрет на частную собственность, он в 1929 году открыл на берегу Мстерки питейное заведение. Но легко ли было ориентироваться в той политической обстановке человеку, обремененному многодетной семьей — их было пятеро. И случилось так, что, как и сотни тысяч детей послереволюционного времени, Владимир Репкин потерялся на одной из промежуточных станций по пути следования в Сибирь и пошел беспризорничать. Поездные вагоны заменяли ему и стол, и кров. Примечательно, что, пережив все тяготы бездомовья, познав голод и цинизм беспризорного детства, он никогда не сомневался в том, что отец его был виновен перед государством и народом. Позже в Кемерово он нашел сестру и она устроила его на работу. Уже в Рыбинске он поступил на рабфак, а некоторое время спустя Павел Антокольский прочел его рассказы и рекомендовал юношу в Литинститут и Союз писателей…

…Алексей и Владимир были родня и соседи в те дальние годы, а, может быть, и знали один другого! Этот вопрос мучил их, они выясняли какие-то подробности того времени, городские детали, искали в памяти общих знакомых. Единожды обнявшись, они уже не хотели расставаться. И наговориться, и насмотреться друг на друга не могли…

Одаренной была фатьяновская порода. Невольно вспоминается в связи с этим первый скаутмастер Москвы и губернии, несбывшийся литератор Николай Фатьянов. Во время войны погиб Сергей Фатьянов — их с Алексеем двоюродный брат. Известно, что он тоже был начинающим литератором, закончил ГИТИс, и тоже дружил с Павлом Антокольским. Возможно, Сергей был актером театра Вахтангова, поскольку именно в нем и работал знаменитый тогда поэт. Сергей и познакомил своего родственника Владимира Репкина с Антокольским, а Павел Григорьевич, в свою очередь, рекомендовал его в Литинститут. Литературное братство знает немало вчерашних зека, записных пьянчужек или мнимо неблагонадежных, но весьма одаренных людей, которых опекает известный писатель и помогает пробиться к себе и людям. Владимир Репкин был вчерашним беспризорником, малограмотным, но талантливым. По единственному рассказу «Мальчик хочет яблоко», опубликованному в Рыбинске, еще до войны его приняли в Литинститут.

Итак, Арбат, лето 1946 года. Открывается дверь квартиры Репкиных, которая притулилась под самой крышей старомосковского дома. Татьяна открыла дверь. На пороге — Володя. Тщедушный, маленький, рядом с огромным незнакомцем.

— Таня, принимай, это мой двоюродный брат Алеша Фатьянов. Он захотел с тобой познакомиться.

Татьяне очень приятно, радостно — брат мужа, да такой красавец… Она старается что-то придумать, накрыть на стол, угостить… Но тот отказывается от угощения и торопливо, настойчиво приглашает к себе. Тогда они с Галиной Николаевной жили на Ново-Басманной. Аргумент беспрекословный — теперь надо «посмотреть мою Галочку». Пошли все вместе на Басманную, посмотрели тоненькую, беленькую, пышноволосую Галочку, женщину с незабываемой улыбкой. Познакомились с Наталией Ивановной, Ией, маленьким Андрюшей. Пообщались. И с тех пор Алеша стал постоянным гостем Репкиных, а точнее — «постояльцем».

Позднее братья не расставались ни зимой, ни летом. Вместе ездили в Мстеру, любили сварить на берегу реки уху, походить по грибному лесу. Все дни рождения были вместе, все радости и печали считались общими. Да и круг общения был у них один. Владимир не стал прозаиком. Он работал как журналист для различных изданий, а потом прижился в «Комсомольской правде». Репкин оставался в ней преуспевающим газетчиком до самой хрущевской власти. Очень любил свою работу. Забегая вперед, скажем, что однажды он неосторожно скаламбурил в кругу коллег: «Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей». Зять Н.С. Хрущева Аджубей возглавлял «Комсомолку». После этого Владимиру тихонько предложили место в «Советской России».

Татьяна Репкина закончила экономический институт и двухгодичные курсы английского языка. Она работала в организации с громоздким названием Мособлгорспецторг, и в ее ведении состояли объекты, чьи названия многих заставили бы отставить разговоры. Это и Лубянка, и Петровка 38, и Огарева 6, и страшный дом на Кировской… Через много лет, овдовевшая, ослепшая, одиноко пережившая многих своих знаменитых и славных друзей, она мне скажет с очаровательной девичьей интонацией:

— Садили, очень многих там посадили. Скажут теперь: репрессии… Нет, поверьте, воровали, очень много воровали. Переполох был в 1947 году, страшно было, и ликвидировали все эти организации — все эти госы, мосы, горспецторги… Я тогда красивая была… Те парни, которые стояли вахтерами, за нами все ухаживали… Ну, как — мы идем, шутим, смеемся, полное нам доверие, потому что, если нас туда приняли, значит, напроверяли уже ой-ой-ой как… Я была свидетельницей, как «привозили»… Там били, это правда. Но туда никогда не привезут битого человека… С Никитой Михалковым я здесь не согласна…

Татьяна Андреевна ведет речь о фильме «Утомленные солнцем». Ей не нравится несоответствие: комдива Котова избили во время задержания… Упоминание об известном кинорежиссере здесь не случайно. Татьяна Андреевна Репкина много лет назад была бонной мальчика Никиты, Никиты Михалкова.

Арбат имеет такое особое месторасположение, что и ЦДЛ, и, тем более, Дом журналистов, по отношению к нему находятся близко. Когда поэты возвращались из клубных Домов, все заходили к Репкиным. А уж те и рады были принять припозднившихся рыцарей поэзии. Дружелюбный Фатьянов, во что бы то ни стало, должен был хотя бы раз в два дня проведать своего брата. И тех, с кем он общался в журналистском или писательском клубах, он непременно вел в арбатскую квартиру брата. Эта квартира — то ли импровизированный мезонин, то ли удерживающая «ножка» сбоку дома. В нее вела лестница чердачного типа. И когда по ней влезал Твардовский, а тем более Соловьев-Седой, хозяевам становилось боязно. Изрядно погрузневший после войны композитор вполне мог бы застрять в одном из ее витиевато закрученных маршей. Но люди шли, их, как на поводке, тянуло в этот чердак. Кухня в десять квадратных метров, по-сельски разделенная ширмочкой на столовую и спальню, тахта — матрас на деревянных чурках, деревянные табуреты, благородная бедность… Но чарующа и притягательна московская старина! Пушкинский Арбат. Тишина. Запах клейкой листвы на влажном закате, отдаленный стрекот трамвая у бульвара… И в эту тишину ночи из распахнутых окон репкинской квартиры летят голоса, а вылетает слово — не воробей.