Константинов крест (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Семён Данилюк cтр.№ 87

Когда жена на кухне подняла зазвонившую трубку и не сразу ответила, Заманский напрягся от нехорошего предчувствия. Когда она сдавленным голосом произнесла: «Витя, возьми! Это из России», — он понял, что случилось несчастье. А когда прибавила: «Лёвушка звонит», — сердце Заманского сжалось.

С Лёвушкиным отцом, Зиновием Иосифовичем Плескачом, он в последний раз общался по скайпу два месяца назад. За год до того внезапно умерла жена Зиновия, Лидушка, — во сне оторвался тромб. Смерть ее обрушилась на Зиновия, будто цунами на сонный пляж. Известный тульский антиквар, по-еврейски умудренный, устойчивый к ударам судьбы, впал в глубочайшую депрессию.

Заманский на похороны не успевал и добрался до России лишь на сорок дней, — и то по настоянию Лёвушки, напуганного беспробудной скорбью, в которую погрузился отец.

Заманский и сам не на шутку перепугался, когда в аэропорту вместо полнокровного пятидесятилетнего сибарита с неизменной ироничной складочкой возле губы встретил его поникший, осунувшийся подстарок. Натужная улыбочка на изможденном лице казалась наспех приклеенной.

Зиновий привез друга в свой стилизованный под замок коттедж, стены и лестничные проемы которого оказались увешаны фотографиями и портретами покойной. Со скорбным видом провел Зиновий гостя по этажам. Заводил в гостиную, показывал на китайскую вазу: «Эту вещь Лидушка особенно ценила», — и по ложбинкам впалых щек стекали слезинки. Садились за стол, он оглядывал приготовленные приборы, возмущенно хватал вилку: «Как можно! Это ж ее любимая!» И спешил переложить в отдельное, потаенное место.

— Видишь, как оно перевернулось! — простонал он.

Заманский увидел, — Зиновий Плескач превратил собственный дом в пантеон, в котором медленно угасал, вяло барахтаясь в сладкой патоке воспоминаний.

— Значит, так, немедленно выбираемся из этой клейкой паутины, — рубанул наутро Заманский. — Хочешь — ко мне в Иерусалим. Антиквару там раздолье. Нет, двинь в кругосветное путешествие эдак на полгодика. Лучшего лекарства от хандры человечество не придумало.

Плескач вяло соглашался. И продолжал соглашаться последующие месяцы, что общались они по скайпу. Но все усилия Заманского вывести друга из состояния апатии оставались тщетны.

После смерти жены Зиновий разошелся с многолетним партнером по бизнесу, оставив ему общий магазин; в комплексе «ИнтерСити» купил под антикварный салон двухсотметровое помещение, расставил по стеллажам экспонаты и часами просиживал в разлапистом, времен Георга Второго, кресле. Разглядывал альбомы или переводил оцепенелый взгляд с бронзовых канделябров на торшеры в стиле рококо, со столового серебра на голландскую акварель. Зачастую там же и ночевал. Особенно по будням, когда не ждал приезда сына.

Лёвушка по окончании политехнического университета поступил в аспирантуру МГУ, осел в Москве, в квартире, купленной для него родителями. А в Тулу приезжал на выходные поддержать безутешного отца. К антикварному делу совершенно равнодушный, он грезил необыкновенными научными изысканиями — с Нобелевской премией на выходе. Отец, мечтавший о продолжателе династии, увлечение сына не понимал и не принимал категорически, оценивая едва ли не как предательство.

Как-то в разговоре с Заманским он обмолвился, что из-за Лёвушкиного отступничества жизнь окончательно оскудела, и он всё чаще обращается к мыслям о смерти.

— О чем ты? — возмутился Заманский. — Станет сын антикваром — не станет, но без тебя ему в жизни придется совсем худо. Сам же плакался, что в двадцать пять он всё тот же неприспособленный домашний ребёнок. Да если бросишь его одного на этом свете без опоры, как думаешь, какими звездюлями тебя Лидушка на небесах встретит?

Заманский обратил разговор в шутку. Но страх за друга поселился в нем нешуточный. Он связался с Лёвушкой и принялся уламывать ради отца вернуться на время в Тулу и хотя бы попробовать вникнуть в антикварное дело. А там, чем черт не шутит…

Лёвушка полагал, что черт уже подшутил над их семьей, и подшутил жестоко. Но всё-таки, сам ли или поддавшись на уговоры Заманского, перебрался в Тулу. Возвращение сына, и, главное, согласие его перенять отцовскую профессию, подействовало на Зиновия самым целительным образом. Он воспрял духом, заговорил о совместных семейных проектах, расхваливал смышленого, на лету схватывающего Лёвушку. Мечтал, как станет потихоньку передавать наследнику наработанные связи. Даже поведал, что поддался на уговоры сына поездить по миру, и на днях они вдвоем улетают в тур по Италии. «Особенно жду не дождусь Флоренции. Представляешь, галерея Уффици — своими глазами?!» В надтреснутом голосе его Заманский расслышал хорошо знакомые по прежним временам нетерпеливые звонкие нотки. Казалось, кризис миновал. И вдруг — этот звонок.

Заманский безысходно поднял трубку:

— Отец? — бросил он в пустоту.

— Да, — глухо ответил Лёвушка.

— Сердце? Лёвушка замешкался.

— Не понял? Сердце? Инсульт?! Ну!..

— Сам, — прошелестело издалека. — Покончил с собой. Отравился коллекционными спичками.

Лёвушка подождал, выжидая реакции собеседника. Заманский молчал, подавленный.

— Хотим похоронить как можно быстрее, желательно завтра. Папа сутки пролежал на жаре в салоне, — пояснил Лёвушка. — Впрочем, сейчас уточню… Да, следователь не возражает. Дядя Вить, может, хотя бы на девять дней успеете? В Тель-Авиве же проблем с билетами нет, — голос его просел.

— Вылечу, как только смогу, — пообещал Заманский, разъединяясь. Он так и не выбрался на помощь к живому. Оставалось воздать почести умершему.

— Что, господин следователь, помчишься дело расследовать? Застоялся за пять лет, — жена распахнула платяной шкаф и, полная сарказма, постучала по тремпелю, на котором побрякивал медальками парадный мундир полковника юстиции.

Намек был прозрачен: в прежние времена Заманский под видом оперативных дежурств и засад не раз и не два исчезал из дома на несколько суток.

— Да нет никакого дела! — буркнул он. — Зиновий сам… свел счеты с жизнью.

Сконфуженная жена задвинула мундир на место.

— Значит, не смог-таки без нее, — завистливо рассудила она.

В глазах читался упрек: ты-то, случись что со мной, небось, живо отхватишь бойкую бабенку, да и заживешь в свое удовольствие.

— Вешаться бы точно не стал, — подтвердил ее худшие опасения Заманский.

Не в силах снести такую обиду, жена вспылила.

— Прям завтра и полетишь? Уж забыл, что обещал Аську свозить на Мертвое море.

Она ткнула пальцем на комнату, в которой отсыпалась дочь.

— Мертвое море может подождать! — огрызнулся Заманский.

— Это мертвец может подождать!

— Никто ждать не будет, — на пороге своей спаленки в пижаме потягивалась со сна дочь. Девчушка, которую пять лет назад ввезли они в Израиль шустрым пятнадцатилетним огоньком, вытянулась и обратилась в стройную, много выше приземистых родителей, рыжеволосую деву. Только-только отслужила она в Израильской армии. Впереди ожидали каникулы и — мамины кнедлики.