Юрий Гагарин - читать онлайн книгу. Автор: Лев Данилкин cтр.№ 122

Проблемой было не отсутствие работы — а отсутствие трения.

Пожалуй, одна из важных характеристик гагаринского пятилетия после полета — ощущение, что чего-то нет; отсутствие трения. У него нет практически никаких неразрешимых проблем, дефицита чего-либо. Деньги, автомобили, женщины, слава, жилплощадь, алкоголь, путешествия, отдых, здоровье, спорт, общение с друзьями и родственниками, с элитами (политической, военной, артистической, научной) — все в изобилии, все абсолютно доступно. «Горы хлеба и бездны могущества»; посул Циолковского относительно последствий покорения космоса сбылся если не для всего человечества, то уж для «первого гражданина Вселенной» точно; выиграв это звание, он обеспечил себе место первого в любой очереди. В этом состоянии, несомненно, было гораздо больше плюсов, чем минусов — но состояние это было неестественным. На что это похоже — так на ощущение от долгого пребывания в невесомости: известно, что у космонавтов, проводящих на орбите больше месяца, за ненадобностью атрофируются многие мышцы.

И, может статься, Гагарин продолжал бы жить на дивиденды от своего подвига: наслаждаясь славой и довольствуясь той работой, которая у него хорошо получалась. Что бы ни сочиняли авторы сатирических фильмов, люди его любили, а он, в ответ, продолжал оказывать им множество услуг; обстоятельства складывались таким образом, что всё способствовало тому, чтобы его статус законсервировался окончательно. Он жил бы и жил, размеренно и с достоинством, и тень от его подвига становилась бы все длиннее.

Но у Гагарина была одна проблема.

Во время своего полета он не успел увидеть Луны.

Луна: вот что его интересовало, и вот ради чего он должен был перепрыгнуть через свою тень.

Есть известный анекдот о французском психоаналитике Жаке Лакане, который в апреле 1961-го вдруг понял, что его чрезвычайно взбудоражил гагаринский полет в космос. Он немедленно связался со своей приятельницей, обладавшей нужными знакомствами, и заявил ей: «Я совершенно точно хочу отправиться в СССР. Я бы о многом мог им рассказать»; рассказать — и узнать самому о новой психологии, основанной на космических исследованиях. Преодолев множество препятствий, приятельница смогла устроить встречу Лакана с советским академиком, деканом психфака МГУ А. Н. Леонтьевым, руководителем общества «Франция — СССР», который прибыл с визитом в Париж. Был организован торжественный обед. «Дамы вели оживленную беседу», однако «психолог Леонтьев и психоаналитик Лакан хранили молчание». Чтобы развязать разговор, кто-то заговорил «о полете Гагарина и советских исследованиях психофизиологии космонавтов». Неожиданно Лакан заявил: «Никаких космонавтов нет». «Леонтьев с возмущением начал приводить доказательства того, что событие имело место на самом деле, что оно — реально. Лакан, ни секунды не сомневаясь, парировал: „Космонавты не существуют просто потому, что нет никакого космоса. Космос — это точка зрения“» (1).

Суть анекдота в том, что Лакан повел себя как чудак и философ, а шокированный дзенскими шутками коллеги советский академик показал себя недалеким обывателем. Лакан имел в виду, что «cosmos» — платоновско-пифагоровское гармоничное упорядоченное пространство, макрокосм, и «l'e-space» — бессмысленное бесконечное пространство, — это не одно и то же. Гагарин побывал не в космосе, не в порядке, а в бессмысленной бесконечности, в абсолютном беспорядке, и именно поэтому Лакану были любопытны изменения, произошедшие в его психике; хотя, строго говоря, никаким КОСМОнавтом Гагарин не был.

Стоит ли уточнять, что «никакого приглашения приехать в Советский Союз Лакан так никогда и не получил».

Был ли Гагарин на Земле «космонавтом», в лакановском смысле, в большей степени, чем там, на орбите? Пожалуй, да: СССР был именно что космосом — конечным, хорошо структурированным, замкнутым (до известной степени), гармоничным, упорядоченным во всех смыслах пространством; и уж «точка зрения» здесь присутствовала в полной мере; впрочем, и тут было обилие факторов, способствующих дезориентации.

Теоретически, по возвращении из космоса, Гагарин должен был сложить парашют, отрапортовать об успешном приземлении — и занять очередь к следующей ракете: кто последний? Так было в теории, но не на практике — потому что на практике космонавт со следующим порядковым номером вовсе не поступал в диспенсер автоматически; все решалось в индивидуальном порядке.

Успехи в тренировках значили многое, но далеко не всё. Многое зависело от того, как ведет себя потенциальный кандидат, не увиливает ли он от общественной работы, не обнаружился ли у него кариес, сколько раз он опоздал на общую утреннюю зарядку, сдал ли вовремя доклад про «социализм-надежная-стартовая-площадка-для-полетов-в-космос», наконец, от каких-то иррациональных обстоятельств (так, по слухам, Б. Волынов долго был «невыездным», в космическом смысле, потому как выяснилось, что он недостаточно арийского происхождения). Вычисление следующего кандидата на полет было предметом византийских интриг.

Самой громкой карьерной катастрофой первого отряда было отчисление в 1963 году троих космонавтов — Нелюбова, Аникеева и Филатьева. Григорий Нелюбов, что любопытно, имел шансы стать космонавтом номер один: он был гагаринским вторым дублером и даже ехал с ним в автобусе на старт — что, однако, не помешало Каманину вышвырнуть его из отряда за нелепый конфликт с патрулем в самоволке. Нелюбова отправили в обычную армейскую часть, где он и погиб три года спустя странной, плохой — и наводящей на предположение о самоубийстве — смертью: под поездом.

Слетали-то при жизни Гагарина — из первого отряда — кто? Титов, Николаев, Попович, Быковский, Леонов, Беляев, Комаров — и это за семь лет, в среднем по одному человеку в год. Что это значит? Что годы шли, лейтенанты старели — а очередь (в которой было то 20 человек, то 6, то 12; количество потенциальных космонавтов все время менялось) не двигалась, ну или двигалась невероятно медленно. Главная проблема была даже не со своими, а с чужими. В космос рвались все кто ни попадя. Локтями приходилось толкаться с инженерами из ОКБ-1 (Феоктистову космонавты, когда узнали, что он добился места в экипаже, объявляли бойкот — поскольку считали людей от ОКБ высокомерными «малоподготовленными» пролазами); с врачами из Центра космической медицины, ну то есть от Минздрава; с «мамзельками» — женщинами, которых пропихивали по половой квоте; с более квалифицированными летчиками — с удостоверениями ветеранов войны и дипломами пилота-испытателя. Красной тряпкой для Гагарина и его товарищей было выражение «смешанный экипаж»: это когда к «нормальному» летчику подселяли кого-то гражданского; подобного рода гибрид назывался «военно-исследовательский корабль». При этом самих полетов в космос все время оказывалось меньше, чем запланировано. Борьба с источниками задымления, свидетельствующими о появлении конкурентов, отнимала много сил. Приходилось интриговать — и напирать на собственное преимущество: здоровье (то есть гарантия, что пилот не выйдет из строя во время полета, особенно в нештатной ситуации), летчицкий опыт, молодость… все это мало кого трогало. Женщина Терешкова, инженер Феоктистов, врач Егоров — и это только при жизни Гагарина; а ведь он еще не дожил до, прости господи, иностранцев.