Оппозиция его величества - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Давыдов cтр.№ 45

1820 г. и 1907 г. — совершенно разные эпохи. В 1820 г. о реформах только говорили, и становилось все яснее, что разговорами дело и кончится. В 1907 г. они как будто начались. Однако нельзя не видеть и общего, заключавшегося в реакции большинства дворян на саму возможность реформ.

Поведение ультраправых в 1907 г. показывает, что можно, даже пережив 1905 г. — более чем выразительное Предупреждение, ничего не понять, «ничего не забыть и ничему не научиться». Немного в истории найдется примеров исторической близорукости, имевшей воистину фатальное значение, подобных этому. И первым среди тех, кто ничего не желал видеть и понимать, был сам царь. И хотя жизнь давала этим людям еще какую-то надежду на спасение, как бы бросала канат безнадежно утопающему — утопающий предпочел утонуть в полном соответствии с тем, что принимал за каноны.

С. Ю. Витте, один из умнейших людей, когда-либо служивших династии Романовых, характеризуя политику царизма тех лет, пророчески говорил: «Сверху пошел клич — все это (война и революция — М. Д.) крамола, измена, и этот клич родил таких безумцев, подлецов и негодяев, как иеромонах Илиодор, мошенник Дубровин, подлый шут Пуришкевич, полковник от котлет Путятин и тысяча других. Но думать, что на таких людях можно выйти — это новое мальчишеское безумие. Можно пролить много крови, но в этой крови и самому погибнуть и погубить первородного чистого младенца сына-наследника. Дай Бог, чтобы сие не было так, и во всяком случае, чтобы не видел я этих ужасов…» ^[167]

Так можно ли обвинять Карамзина, Ермолова или Закревского в консерватизме?

Кстати, подобная слепота — явление вовсе не чисто российское, хотя в России, пожалуй, оно имело самые роковые последствия для тех, кто эти взгляды исповедовал. Вспомним, например, как сопротивлялись в конце XVIII в. реформам императора Иосифа II магнаты и дворяне в Австрии, как негодовали прусские юнкеры в середине XIX в. из-за реформ, которые должны были спасти (и спасли!) их самих. Количество примеров такого рода легко умножить.

Последствия политики, которую в первой четверти XIX в. отстаивали, приветствовали Карамзин и его единомышленники, вполне очевидны. Нам же сейчас важно понять, что в 1820 г. имела место стандартная ситуация, возникающая в любой стране при попытках проведения любых реформ. Были, условно говоря, правые, левые и центристы. Как и в 1820-х гг. они различались и степенью влияния на царя, и своей численностью, а главное, численностью тех, кто их «делегировал», чьи интересы, понимаемые как гласно высказываемые мнения, они отражали. За консерваторами стояла подавляющая масса дворянства, совершенно инертная в общественно-политическом плане, незаинтересованная ни в каких реформах, которой нужно было уничтожить крайности павловского деспотизма и не более. За реформаторами, в сущности, не было никого. Их проекты зиждились на собственных убеждениях и не подкреплялись общественным мнением, в отличие от позиции Карамзина; иногда эти либеральные идеи своекорыстно рассчитывались на известные всем настроения царя.

1820 г., как и эпоха Сперанского, показал, что дворянам реформы были не нужны. Бесконтрольность власти царя соответствовала такой же бесконтрольности в отношениях помещиков и крестьян. Близорукость правящих слоев — обычный сюжет в мировой истории.

Ведь сам по себе факт желания или нежелания реформ большинством представителей класса вовсе не обязательно говорит о понимании большинством его членов своей настоящей, действительной пользы, насколько точным может быть этот термин. Реформа — нечто ломающее привычный уклад. При человеческой склонности к консерватизму она часто встречает естественное сопротивление — не было бы хуже! Чаще всего реформы проводятся вопреки воле арифметического большинства, даже когда это и в его интересах. Это закон истории. Потом их могут приписать большинству, но это надругательство над здравым смыслом, т. е. ходом истории, недооценка естественной силы вещей.

Любопытен и еще один вопрос — о степени зрелости реформ. Еще раз повторим, что серьезные реформы — чаще следствие неудач, чем успехов. С этой точки зрения деятельность Александра I и Сперанского после Тильзита выглядит куда логичнее, чем попытки реформ после Венского конгресса. Неудачи ясно показывают необходимость перемен, успехи же, напротив, поощряют сохранение статус-кво. Понятия — «государственная необходимость», «назревшие реформы», «реформы, время для которых настало» — нередко (не всегда!) — есть самая примитивная попытка объяснения исторического результата постфактум.

Если с преобразованиями получается — говорят, что время приспело, почему все и вышло хорошо, если нет — значит, рано. Но всегда ли так было на самом деле? Что стоит за «зрелостью» тех или иных реформ? Нередко простой факт — удалось их провести в жизнь или нет. Но ведь проведение реформ в абсолютистском, например, государстве сильнейшим образом зависит от конкретно-исторического «расклада» в высших эшелонах власти. В свою очередь, этот «расклад» может очень приблизительно отражать то, что мы называем государственной необходимостью (или принимаем за таковую). Не говоря уже о том, что в истории можно найти примеры самых невероятных, нелепых и т. п. ситуаций, вполне подпадающих под понятие реформ: вспомним, разве редко воплощались в жизнь проекты — плоды усилий честолюбивых одиночек? И напротив, то, что могло бы спасти страну от бедствий, включая и тех, кто отдал все силы, чтобы ничего не менять, осталось на бумаге. Ведь понятно, что если бы освобождение крестьян началось не в 1861 г., а на полвека раньше, результат был бы иным.

Очень часто одной из главных причин революции является недальновидность правящих классов и групп, не представляющих, что может произойти с их же детьми и внуками. Правящие классы России в этом смысле просто уникальны. Это ведь только в школьных учебниках говорится, что-де Крымская война воочию продемонстрировала гнилость и бессилие царизма, показала необходимость освобождения крестьян. Кому показала, а дворянству — нет. Как ожесточенно оно сопротивлялось реформам! Представим на секунду, что произошло чудо и даже не гр. Панину в 1860 г., а Карамзину и Ермолову показали бы кадры кинохроники 1917–1920 гг. Случись такое, убедись они, во что обошлась потомкам их ограниченность, верно, крестьян начали бы освобождать, не дожидаясь «Севастопольских рассказов», и поэтический ответ на вопрос «кому на Руси жить хорошо?» был бы, возможно, иным.

Увы, в начале XX в. С. Ю. Витте писал на эту тему: «Все великие реформы императора Александра II были сделаны кучкою дворян, хотя и вопреки большинству дворян того времени, так и в настоящее время имеется большое число дворян, которые не отделяют своего блага от блага народного и которые своими действиями изыскивают средства для достижения общенародного блага вопреки своим интересам, а иногда с опасностью не только для своих интересов, но и для своей жизни. К сожалению, такие дворяне составляют меньшинство, большинство же дворян сточки зрения государственной представляют кучку дегенератов, которые ничего, кроме своих личных интересов и удовлетворения своих похотей — ничего не признают…» ^[168]