Вскоре после прихода к власти большевиков Сергей Михайлович был вынужден покинуть столицу, которая теперь называлась Петроградом, так как, согласно распоряжению властей, все великие князья лишались права находиться в крупных городах. Поэтому он перебрался в Вятку, затем его загнали в Екатеринбург, Алапаевск… Кшесинская знала о его перемещениях, так как он писал ей.
Последняя телеграмма от Сергея пришла на день рождения Вовы. «Вскоре после этого по радио сообщили, что Сергей и члены семьи, находившиеся вместе с ним в заключении в Алапаевске, похищены белогвардейцами. Это сообщение, увы, было заведомо ложное. Но кто тогда мог допустить такое вероломство. А как тогда мы были счастливы, что они спасены. Год почти что спустя, когда Сергея уже не было в живых, мы получили несколько открыток и даже одну телеграмму, застрявшие в пути».
Пройдет время, и уже живя в Париже, Матильда Феликсовна узнает о трагической гибели Сергея Михайловича и о том, что при нем будет найден медальон с ее фотографией. «Все мелкие вещи, найденные на телах, были адмиралом Колчаком пересланы великой княгине Ксении Александровне, которая и разослала их членам семьи по принадлежности. Так я получила то, что было найдено на великом князе Сергее Михайловиче, а именно:
1. Небольшой, круглый, из самородного золота медальон с изумрудом посреди. Внутри моя фотография, довольно хорошо сохранившаяся, и кругом выгравировано: «21 августа – Маля – 25 сентября», и внутри вделанная десятикопеечная серебряная монета 1869 года, года рождения великого князя. Этот медальон я ему подарила много лет назад.
2. Маленький золотой брелок, изображающий картофель, с цепочкой. Когда они все были молоды, они образовали с Воронцовыми и Шереметевыми так называемый «картофельный» кружок. Происхождение этого наименования туманно, но они все себя так называли, и это выражение часто встречается в дневнике государя при описании времени, когда он был еще наследником.
Больше уже никаких сомнений не было в том, что великий князь Сергей Михайлович убит».
Впрочем, в тот момент, на котором мы остановились, Кшесинская еще убеждена, что Сергей спасся и теперь просто не выходит на связь из соображений конспирации. А меж тем были арестованы великие князья Борис и Андрей Владимировичи и увезены в Пятигорск с группою других арестованных, правда, в тот раз их вернули к семьям, ограничившись домашним арестом. В доме был поставлен караул, и выходить они не могли. Как выяснилось, в Пятигорске они оказались на волос от расстрела. Тем не менее, гроза не прошла мимо, и вскоре люди, которые помогли братьям избежать казни, снабдили их фальшивыми документами и помогли уйти из-под наблюдения и скрыться в горах.
Великий князь Андрей Владимирович (1879–1956) – четвертый сын великого князя Владимира Александровича и Марии Павловны, внук Александра II. 1903 г.
Меж тем казаки во главе со Шкуро
[191] заняли Кисловодск, временно прогнав большевиков, Кшесинская с сыном радостные вышли прогуляться по освобожденному городу, а когда вернулись, их встречал перепуганный хозяин дома: «Что вы тут делаете? Разве вы не знаете, что казаки ушли и все бегут из города?». Взяв с собой только самое необходимое, они направились к «Гранд-Отелю», где был спешно организован сборный пункт. Там уже ждали телеги, приготовленные специально для побега сторонников прежнего режима. Правда в этот раз они так и не уехали, но теперь уже держали собранными вещи, на случай если все-таки придется спешно бежать из города.
«На следующий день 23 сентября вернулись великие князья Борис и Андрей Владимировичи с полковником Кубе, верхом, в сопровождении кабардинской знати, которая охраняла их во время перехода из Кабарды в Кисловодск. За то время, что братья скрывались в горах, они обросли бородами, и Андрея многие принимали за государя. Действительно, сходство было». Но спокойная жизнь уже не восстановилась, и через два дня им пришлось бежать. На одну телегу сели Кшесинская с Вовой, ее сестра с мужем и Зина
[192], будущая жена Бориса, с компаньонкой. Возле Пятницкого базара к ним присоединились Борис и Андрей, которые приехали в экипаже. Тут же Юлия с мужем перебрались в этот экипаж, а Андрей и Борис соединились со своими любимыми. «Картина была тяжелая, подвигались кто на чем попало, некоторые шли пешком, волоча на плечах свое последнее имущество. Мы, конечно, не знали, что делается кругом нас, и где были большевики. У всех была одна и та же мысль: скорее уйти подальше от них каким угодно способом.
На полпути до Тамбиевского аула вся наша колонна беженцев попала под артиллерийский огонь большевистской батареи. Снаряды рвались над нашими головами, и паника поднялась ужасная. Кто стал гнать лошадей вперед, кто бросился в сторону от дороги, чтобы укрыться от опасности. Среди этой паники вдруг в мою телегу вскакивает совершенно ошалелый военный врач и ложится на живот, не обращая внимания на то, что и без него нам в телеге было тесно. Даже в такие трагические моменты это было очень смешно. К вечеру вся беженская колонна стянулась в Тамбиевский аул, но из-за возникшей паники все перепуталось, и пришлось довольно долго друг друга разыскивать, что было нелегко».
Заночевали кто на телегах, кто под ними, ели, что удалось раздобыть. На следующий день колонна двинулась дальше в сторону Бекешевской станицы, потом лишь чуть-чуть передохнув, отправились в путь. Ехать пришлось ночью, что не добавляло хорошего настроения, за каждым кустом виделась засада, до места беглецы добрались лишь на рассвете.
Прикрывал отступление беженцев все тот же генерал Шкуро, который, хоть и имел сравнительно небольшое число казаков, умел поставить дело таким образом, что казалось, будто бы их целый полк. Так что идущие вслед за колонной беженцев большевики остерегались нападать на людей.
Далее беженцы продвигались вдоль берега, рассчитывая на то, что если большевики достанут их и там, можно будет сесть на пароход и убраться за границу. Назывались три относительно безопасных города: Анапа, Туапсе, Новороссийск.
С приездом генерала Покровского
[193] все начали чувствовать себя уже более уверенно.
До Туапсе наши герои добрались на поезде, все сидения которого были разорваны, стекла побиты, и двери частично сорваны со своих мест. Такое чувство, что прошло много лет, или в этих местах произошла какая-то глобальная катастрофа. Большевики с таким остервенением уничтожали все хорошее и удобное, словно не собирались и сами продолжать жить в этом мире, а должны были, убив всех, все и вся, массово самоликвидироваться.