Сыскарь чародейского приказа - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Коростышевская cтр.№ 16

— Ежели наше дело закончилось, я хотела бы пойти домой, — противным голосом проговорила я в пространство.

— Наше дело, Попович, только начинается. — Он тоже умел говорить противным голосом. — Завтра с утра обойдете все лавки, где продают ваши «Сети любви», и узнаете, кто в столице такие безделушки производит. Докладывать лично мне.

— Слушаюсь.

— Я видел похожее зеркальце на месте убийства… Идемте, найдем вам извозчика.

— Не стоит. — Моя голова уже занята была планированием завтрашних поисков. — Я живу неподалеку.

— Здесь? — Он, кажется, удивился. — Тогда вас необходимо проводить.

Я не возразила оттого, что голова уже другим занята была. Сперва надо найти посыльного Гришку, он меня на лавочников выведет. Если я просто в лавку зайду и начну спрашивать, не узнаю ничего или очень мало. Над легендой потом подумаю, у меня для этого целая ночь впереди. А вот над маскарадом голову поломать придется уже сегодня. Мне срочно нужна другая одежда. Ходить в мундире на задание — глупо. Я, конечно, заслужу определенное уважение в глазах опрашиваемых, но откровенных ответов не дождусь. Где же одежду до завтрашнего утра взять? Да не просто абы какую, а к случаю подходящую. Может, у начальства совета спросить?

Я искоса взглянула на Крестовского. Сапфировые серьги в его ушах блестели при свете фонарей. Колдун! Чардеище! И чем-то очень взволнован. Мне-то он пока не скажет, что его тревожит. Начальство… Длинное слово, мне не нравится. Вон он быстро применился меня просто Попович называть. Коротко и по существу. Мне для него тоже надо прозвание придумать, так сказать, общение уравновесить.

— Шеф! — выпалила я неожиданно даже для себя. — Я свой багаж в поезде забыла, мне завтра на дело не в чем идти. При приказе какая-нибудь костюмерная имеется для таких форс-мажорных случаев?

Он посмотрел на меня с таким видом, как будто заговорила каменная стена или разверзлась геенна огненная.

— На вашем багаже была магическая метка?

Я кивнула. Матушка настояла, дабы, случись что, Гелюшкины платьица в пути не потерялись.

— Тогда его уже должны были вам отправить.

Я припомнила, как наговаривала над меткой адрес меблированных комнат «Гортензия», и повеселела. Кстати, мы незаметно к ним и подошли.

Я рассеянно сообщила о сем факте Крестовскому, потому что опять стала думать о завтрашнем мероприятии, а организм мой устроен таким образом, что думать сразу о двух вещах я не умею.

Шеф не ответил, стоя у входа на манер соляного столба. Я проследила за его взглядом. Вывеска заведения тети Луши сменилась. То есть название осталось прежним, только под ним теперь была еще одна доска, на коей намалевана была большегрудая рыжеволосая барышня в чиновничьем мундире, держащая под мышкой горшок с ярко-синими цветами, по-видимому, гортензией.

— Кхм… — Я решила прояснить ситуацию: — Мне приходится таким образом доброе к себе отношение хозяйки отрабатывать.

— Понятно.

Я от его высокородия это «понятно» за сегодня, наверное, раз пятьдесят слышала. Наверное, это его паразитическое слово или как там оно по-научному называется.

Я попрощалась, оставив Крестовского любоваться шедевром живописи, и поднялась к себе в комнату. Сундук, мой миленький вожделенный сундучище, уже ждал меня там. Я чуть не расплакалась, проведя пальцами по его треснутой с одного боку крышке. Теперь мы на дело в правильной одежде пойдем, и дело сделаем, и шефу доложим. А он зыркнет своими глазищами благостно и скажет: «А вы на диво расторопны, Попович!»

Дверь без стука отворилась. Тетя Луша вплыла в комнату на манер речного парохода:

— Умаялась на службе, Гелюшка?

Я поздоровалась, кивнув, что да, умаялась, и чайку хорошо бы в честь этого сообразить, и откинула крышку сундука. Все было на месте, все мои платьица, и шляпки, и парики числом двенадцать, и даже белая бородища, в которой я изображала святого Миколауса на гимназическом утреннике в Вольске лет семь назад, тоже была здесь. Борода-то мне для маскарада вряд ли понадобится, я ее из сентиментальности хранила, на нее целый лошадиный хвост пошел и еще чуть-чуть от гривы. Белоснежная матушкина кобыла, Зорька, со слезами мне волосья свои отдавала, так что выбросить рука не поднималась.

Я достала с самого донышка коричневое платьице с плоеным подолом, белокурый парик и шляпку-канотье с розовой ленточкой по тулье.

Тетя Луша тем временем мялась в дверях, более ее присутствие игнорировать было уже неприлично, и я подняла на нее вопросительный взор, прижав к груди добытое из сундука.

— Тебя тут кавалер дожидается, — сообщила хозяйка, подмигнув мне сначала одним, а потом другим глазом, видно, для надежности.

— Давно? — Я взглянула на часики — без четверти одиннадцать.

В коридоре, за массивной хозяйской спиной, что-то происходило, кто-то хихикал, взвизгивал тонким девчачьим голоском, мамаевская обычная «букашечка» в эти звуки вплеталась контрапунктом.

Я повела рукой, приглашая тетю Лушу к себе. Потом догадалась, что это она не войти не решается, а меня от неподобающего, как ей кажется, зрелища бережет. Ну да, кому понравится, что ее кавалер в коридоре какой-то служанке куры строит? Мне это не так чтобы нравилось, но оставляло полностью равнодушной. Радостное женолюбие Мамаева не вызывало отвращения. А ежели каким дамам на его легкомысленную, но жаркую страсть ответить захотелось, — совет да любовь.

— Эльдар Давидови-ич! — позвала я протяжно. — Заходите, раз уж пришли!

Мамаев пропустил вперед себя подавальщицу с пыхтящим самоваром, и я невольно восхитилась. С полуведерным сосудом, да еще и полным кипятка, в руках умудряться флиртовать — немалая сноровка нужна. Пока девушка накрывала нам на стол, Мамаев уселся в ближайшее кресло и обвел взглядом комнату. Увиденное ему не понравилось, но мнение он свое оставил при себе.

— Как прогулялась?

Тетя Луша тоже не пожелала уходить, она села на стул с видом добродетельной дуэньи и даже достала из кармана передника какое-то немудреное вязание.

— Перфектно, — ответила я Мамаеву. — Его высокородие считает меня нерасторопной и, кажется, туповатой. А в остальном…

Я забросила свой наряд за ширму, завтра утром примерю, и тоже подошла к столу.

Подавальщица присела в книксене, я тепло ее поблагодарила, назвав по имени. Я помнила, что зовут ее Глаша. Маменька всегда говорила, что для любого человека звук его имени — самый сладкий в мире.

— А я, представь, букашечка, к тебе шел. — Эльдар занялся самоваром, ловко разливая чай в фарфоровые чашки. — Хотел узнать, как первый день на службе прошел да не обидел ли ненароком тебя наш Семушка.

Я фыркнула. Ненароком? Да их Семушка, мнится мне, очень даже нароком меня все время уязвить хочет. Я вспомнила, как свалилась на него в арестантской, и покраснела. Тоже хороша…