– Вы правы, – сказал Ваксиллиум, прищурившись. – Но ее истинная цель в другом. Она хочет устроить переворот в Эленделе. Возможно, убийство Иннейта будет кульминацией. Но при чем тут я?..
– Ну да, конечно, все на свете обязательно связано с тобой.
– Не все на свете. Только это.
Как бы ни сердилась Мараси, Ваксиллиум был, скорее всего, прав. А зачем тогда Кровопускательница разгуливала по городу в теле человека, который убил его жену?
Отвернувшись от трупа, Ваксиллиум через заднюю дверь вышел из церкви в узкий переулок, ведущий на улицу. Мараси поспешила следом.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Планируя столь театральное убийство, нельзя не предусмотреть путь к отступлению. Судя по брошенным носовым платкам и сумочкам, полагаю, зал был полон, когда Кровопускательница продемонстрировала труп. Прихожане кинулись к главному входу, и убийца должна была это предусмотреть. Пока одна часть свидетелей преступления убегала, а другая еще не оправилась от шока, она наверняка вышла через заднюю дверь и скрылась.
– Ну, допустим…
– Переулок такой узкий, – проговорил Ваксиллиум, приседая рядом со стеной. – Взгляни-ка на это.
Мараси прищурилась. На кирпичной стене виднелись царапины, покрытые каким-то веществом.
– Выглядит как металл. Серебристый.
– Думаю, это краска, – решил Ваксиллиум. – Откуда она – это, к сожалению, нерешенный вопрос, пусть и не такой важный, как все прочие. Прежде всего, зачем кандра убила этого священника? Она предупредила меня, что собирается это сделать. Правда, решил, речь о твоем отце. Не об отце Вине.
– Ваксиллиум, нам нужно побольше узнать о том, на что способно это существо и каковы его мотивы.
– Согласен. – Он выпрямился и устремил пристальный взгляд в конец переулка. – Я бы хотел задать Богу несколько нелегких вопросов. Однако сомневаюсь, что Он явит Себя, так что придется побеседовать кое с кем другим.
– С кем?
– У меня сегодня ночью появилась весьма неожиданная помощница. Есть ощущение, что разговор с ней многое прояснит. Хочешь пойти со мной?
– Еще бы, – сказала Мараси. – С чего бы мне не хотеть?
– Видишь ли… Боюсь, общение с ней может повлечь за собой… теологические сложности.
13
Уэйн не считал себя особо религиозным человеком. Он полагал, что Гармония не уделял много внимания парням вроде него по той же причине, по которой маститый художник нечасто задается вопросом, что его мамочка делает с рисунками, которые он подарил ей, когда еще пешком под стол ходил.
Вместе с тем Уэйн время от времени любил навещать храмы простонародья. От этого улучшалось настроение и ненадолго удавалось забыть о проблемах. Так что место, куда его отправил Вакс, чтобы проверить, как там идут дела, Уэйну было знакомо.
Храм, располагавшийся в величественном старом здании, крепком и непоколебимом, приютился на углу перекрестка. По обе стороны возвышались многоквартирные дома поновее, этажей этак в шесть, но храм походил на старикана в кресле, который лишний раз и головы не поднимет, чтобы на кого-то взглянуть. Как Уэйн и предполагал, дверь была дружелюбно распахнута, и, несмотря на позднее время, оттуда лился свет. Уэйн прошелся по узкой улочке и кивнул храмовому сторожу – шапка и рабочая спецовка заменяли тому униформу. Зато у него была церемониальная палка, с одного конца которой как будто торчали волоски, – наверное, прихожан по башке охаживал за то, что те вели себя слишком буйно.
Уэйн приподнял перед сторожем шляпу и воззвал напевно, прося разрешения войти:
– Приветик, Блю. Ну что, воду сегодня уже превратили в пиво?
– Нынче вечером в пивной в бутылку не лезь, Уэйн, – ответил сторож речитативом. – Фитиль у меня ох и короткий.
– Фитиль? – переспросил Уэйн. – Забавное имечко для него, дружище, но уж если дамочкам нравится, когда ты даешь частям своего тела дурацкие прозвища, – что ж, я лучше промолчу.
Покончив с приветственным ритуалом, Уэйн вошел в храм. Прихожане сидели, благоговейно опустив голову и погрузившись в глубокие размышления о сложностях космера. Приятели молились сообща, что-то бубня друг другу и воскуривая благовония в своих трубках. Над алтарем висел портрет старины Ладриана собственной персоной: мужчина с роскошным пивным брюшком протягивал вперед чашу, словно требуя уделить ему внимание.
Уэйн приостановился на пороге, уважительно склонив голову и погрузив пальцы в пивной след, капавший с ближайшего стола, мазнул себя по лбу и пупку, отметинам копья.
Запах отметил его как паломника на этой святой земле, и Уэйн прошел среди кающихся, ищущих прощения, до самого алтаря. Атмосфера в местечке этой ночью показалась странной. Эдакой мрачно-торжественной. Да, храм был местом для раздумий, но ему также полагалось быть местом веселья. Где же гимны, песнопения, полные священной брани? Где смех, радостный шум празднества?
«Нехорошо», – подумал Уэйн, усаживаясь на одну из храмовых скамеек – она стояла возле грубого круглого стола, на котором были вырезаны благочестивые надписи вроде «Мик – придурок конченый» и «Хлам, а не сосиски».
Последняя надпись Уэйну всегда нравилась. У нее имелся настоящий теологический подтекст. Если еда – мусор, то превращает ли она в мусор того, кто ее съел? Превращаются ли они все в конечном счете в ничто? Или, наоборот, надо видеть даже мусор чем-то таким, что способно возвысить, ибо он, как и все прочее, был создан Господом Нездешним?
Уэйн откинулся на спинку скамьи, и на него зыркнули сидевшие за ближайшими столами. Он поймал за руку молоденькую и очень миленькую служительницу в блузке с глубоким вырезом, которая несла кому-то кружки.
– Мне, пжалстааа… – Уэйн моргнул. – Пжалста виски.
Его говор и тон свидетельствовали: вот человек, коий этой ночью уже проявил весьма, весьма примечательное благочестие.
Служительница покачала головой и продолжила путь. Соседи также демонстративно проигнорировали Уэйна. Тогда он закрыл глаза и прислушался к их молитвам.
– Они просто позволят нам сдохнуть от голода. Ты слышал губернатора, Рин? Иннейта волнует только его ржавая репутация.
– Мы должны были жить припеваючи. Гармония сотворил эту землю для всех нас. Но разве нам удается насладиться ее плодами? Нет. Ее богатства означают лишь то, что людишки из высшего общества получают все больше нарядов и шикарных домов.
– Что-то надо менять в этом городе. Я-то работу не потерял, как те ребята со сталелитейного, но Гармония свидетель…
– Шестнадцатичасовые смены. Я ухожу раньше, чем моя малышка просыпается, и ложится она в постель еще до того, как я прихожу. Вижу ее один раз в неделю, ага.