Монсегюр и загадка катаров - читать онлайн книгу. Автор: Жан Маркаль cтр.№ 66

Вольфрам фон Эшенбах, по всей вероятности, уроженец Баварии, входил в окружение ландграфа Тюрингии Германа: среда, в которой он обитал, была пропитана оккультизмом. Множество его произведений осталось незаконченным, но эта судьба миновала «Парцифаля»: он дошел до нас в виде длинной поэмы, в центральную часть которой, по признанию самого автора, легла обработка романа Кретьена де Труа. Однако нельзя сказать, что произведение шампанского поэта было единственным источником его вдохновения.

Действительно, начало произведения посвящено приключениям отца Парцифаля, в то время как Кретьен де Труа не уделил родителю Персеваля ни строчки. Возможно, конечно, что этот новый герой является вымыслом самого Вольфрама фон Эшенбаха, решившего таким образом предварить приключения Парцифаля, но есть и другие вкрапления… Как, например, объяснить появление в поэме сводного брата Парцифаля, в жилах которого течет кровь европейца и мусульманина, — или упоминание в последней ее части Лоэнгрина, сына Парцифаля, потомки которого были известны как Истории, так и Легенде (например, Готфрид Бульонский)? Как нам кажется, эти герои были заимствованы из источников, далеких от кельтского оригинала, ставшего основой романа Кретьена де Труа.

Следуя литературной моде того времени, желавшей, чтобы авторы произведений беспрестанно ссылались на своих предшественников, Вольфрам фон Эшенбах признался, что его вдохновила легенда, отличная от той, которую изложил Кретьен де Труа:

На протяжении всего произведения Вольфрам еще не раз обратится к некоему «Киоту Провансальцу», который «писал на французском». Указание на язык и вовсе сбивает с толку, потому что провансалец того времени мог писать на окситанском диалекте, но не французском языке. Критики, взявшие на вооружение тот факт, что Вольфрам довольно часто цитирует Провена из Брие, в то время как «Киот» является немецкой огласовкой имени Гуйо (или Гийо), решили, что таинственным информатором Вольфрама мог быть известный поэт Гюйо из Провена, автор множества поэм и сатирической Библии, столь же остроумной, сколь и беспощадной. Однако, на наш взгляд, это всего лишь совпадение.

Не исключено и то, что пресловутый «Киот Провансалец» — всего лишь выдумка, литературное лукавство Вольфрама фон Эшенбаха. Действительно, имя Гюйо (Гийо) связано с корнем «guille» (англо-саксонское «vile», английское «while»): старое, ныне исчезнувшее французское словечко, одновременно означающее «обман» и «вздор, пустяк». Французская литература XII–XIII веков дает нам множество примеров словесной игры, основанной на омонимии корня «guille» и имен Гийом, Гюйо или Гийо. Самый известный каламбур подобного рода фигурирует в знаменитом фарсе XV века «Адвокат Патлен», а выражение «Меня здесь за Гийома держат?» означает попросту, что кого-то в компании упорно принимают за дурака. Иными словами, в эпоху, когда трубадуры активно использовали «trobar dus» («темный стиль») и различные приемы словесной игры, вполне возможно, что своим «Киотом Провансальцем» достопочтенный баварец Вольфрам фон Эшенбах попросту «держал нас за Гийома».

Однако это не избавляет от вопроса, что же послужило дополнительным источником при создании «Парцифаля». Вот что сказал по этому поводу сам Вольфрам:

Итак, Вольфрам фон Эшенбах утверждает, что использованная им легенда о Граале родилась на Востоке, в то время как Запад ознакомился с ней благодаря арабскому манускрипту. Многочисленные детали, разбросанные по всему тексту, позволяют говорить о том, что восточное происхождение легенды не являлось очередной мистификацией Вольфрама, как в случае с «Киотом Провансальцем»: действительно, их нельзя отнести ни к кельтской традиции, ни к деталям, заимствованным у Кретьена де Труа.

Прежде всего обращает на себя внимание рана Анфортаса, Короля-Рыбака (имя которого образовано от латинского корня «infirmitas», в то время как во французских текстах король носит имя Пелес, отсылающее к имени кельтского божества Пуйла, государя Аннуина). Вольфрам отмечает, что ранение приносило королю нестерпимые мучения, когда он мерзнул: ни в одном тексте, посвященном Граалю, мы не встречаем подобного уточнения. Поэтому в Парцифале, излечивающем короля, четко прослеживается сходство с Индрой, солярным богом, породившим солнце, небо и зарю. В то далекое время, когда арийцы еще не пришли в долину Инда и занимали северные земли, Индре приписывали свойства божества, способного растапливать лед.

Образ Короля-Рыбака ничуть не хуже вписывается в традиции древнеиндийской мифологии. Золотая рыба — первая аватара Вишну, помогающего возродить мир, уничтоженный потопом. Впоследствии этот символ нашел отражение в образе рыбы (ichtus), олицетворявшей у первых христиан богочеловека Иисуса. В одной из концепций тибетского буддизма золотая рыба символизирует создания, погруженные в океан Сансары (бытия, состоящего из бесконечной цепи переходов из одного существования в другое); преодоление этого состояния позволяет достичь нирваны, освобождающей от оков реинкарнации, и стать Буддой («просветленным»). В то время как задачей самого Будды — Рыбака, уловляющего в свои сети «золотых рыб», — становится проповедь дхармы, учения, при помощи которого можно достичь нирваны. Религия такого рода близка по духу доктрине катаров, согласно которой ангельская душа, заключенная в Материю, пробудившись, стремится вновь обрести первозданный Свет, в чем ей может помочь совершенный.

В тексте Вольфрама (и только в нем) отец Парцифаля отправляется сражаться на Восток, в сторону Багдада, где и находит свою смерть. Но на Востоке у него появляется сын Фейрефиц (чье имя означает «серый сын»), который примет участие во многих приключениях Парцифаля. В облике Фейрефица есть довольно любопытная особенность: его происхождение (сын европейца и мусульманки) должно было отразиться на цвете его кожи — и Вольфрам фон Эшенбах дополнил описание внешности своего героя эпитетом «черный и белый», «пятнистый». Однако не стоит думать, что подобное описание свидетельствует о неумении автора подобрать нужные слова. Образ, в основу которого легло сочетание «белого и черного», двузначен: в нем можно увидеть конкретное воплощение дуалистического принципа.