Монсегюр и загадка катаров - читать онлайн книгу. Автор: Жан Маркаль cтр.№ 53

Однако напомним то, с чего мы начали наше рассуждение: одной из основ кельтской доктрины является вера в возрождение, в то время как в религии катаров ключевым понятием было «перевоплощение». Что бы ни утверждали всевозможные толкователи (в большинстве своем незнакомые с подлинными кельтскими текстами), доктрина о переселении душ неизвестна ни друидам, ни кельтской мифологической традиции. «Смерть — лишь середина длинной жизни…» — такие слова вложил в уста друида римский поэт Лукан. В подобном изречении, пожалуй, можно усмотреть одну из черт, роднящую катаров и кельтов: ни те ни другие не испытывали страха смерти, поскольку знали, что за ней обязательно последует некое иное состояние. Однако в остальном, даже в преставлениях об этом «инобытии», их мнения расходились. Вместо того чтобы воспринимать жизнь как наказание, кельты усматривали в ней повод к индивидуальной эволюции ^[39].

Последствия столь разного подхода к действительности отразились во многих сферах человеческой деятельности. В социальном плане катары оградили себя множеством запретов и ограничений (воздержание, целомудрие, отказ от материальных благ) лишь в силу того, что окружающий мир и его устройство (общество, структура власти и т. д.) являются порождением дьявола. К такому несовершенному миру можно испытывать лишь презрение. Кельты, напротив, восхищались миром, божественным во всех проявлениях, рассматривая его как средство совершенствования. Лучшим способом на пути к улучшению стала мораль, превратившаяся к тому времени в свод правил, помогающих принять верное решение. Действительность — не наказание, а благо, в то время как Зло — это лишь препятствия на пути к Добру (иными словами, это Добро, не достигшее совершенства). Подобные утверждения можно найти и в ортодоксальном христианстве, в основе августинианского мировоззрения. В них нет ничего общего с манихейством, отрицающим существование чего-либо: Добра или Зла, рая или ада, дня или ночи, жизни или смерти — вместо всего этого есть лишь одна многоликая действительность.

Несходство мировоззрений кельтов и катаров стало причиной их различного отношения к Природе. Для катаров Природа, как и бытие, полна изъянов. Из того, что совершенные были вегетарианцами, вовсе не значит, что они относились к природе уважительно: катары довольствовались тем, что не замечали ее. Напротив, друидическая концепция мира относит любые природные явления и объекты в ряд божественных проявлений; более того, общение с Богом невозможно без ее помощи, поскольку в ее лоне ничто не мешает полному погружению в область трансцендентного. Разумеется, все это вызывает у друидов уважение к окружающей среде обитания; к подобному образу мыслей и действий сейчас применимо определение «экологический».

Однако под Природой мы подразумеваем не только горы, реки, леса или птиц; это и сам человек, его тело. Для кельтов плоть не была проклятой: она превозносима ими в той же мере, что и человеческий разум, поскольку душа и тело — это две стороны одной медали, одной и той же действительности. Улучшать тело значит совершенствовать душу (или, по выражению древних, «mens sana in corpore sano»), следствием чего является отсутствие каких бы то ни было сексуальных запретов или чувства вины. В большинстве своем запреты носили магический характер, регулируя сложную систему отношений индивида с его окружением, но не заключали в себе каких-либо моральных коннотаций.

Итак, найти соответствия между крайним или умеренным дуализмом катаров и монизмом друидов довольно сложно, не имея четкого представления о том, что представляло собой друидическое мировоззрение. Аналогию между их учениями можно заметить лишь в нескольких случаях. Самое важное касается концепции Христа: известно, что Иисус, по мнению катаров, «воплотился от Духа Святого и Марии Девы» через ее уши. Такая трактовка заведомо исключала из истории сексуальный аспект и в то же время соответствовала ортодоксальной доктрине: жизнь Иисусу дал Святой Дух в обличье голубя. Эта птица, как кажется, играла заметную роль в «изобразительном искусстве» катаров, а впоследствии досталась в наследство и гугенотам.

Не следует, однако, брать на вооружение лишь общеизвестное толкование, используемое как в катаризме, так и в ортодоксальном христианстве: на самом деле история этого образа (благодаря которому удалось избавиться от щекотливого вопроса о грехе, неотъемлемом от любого зачатия) не так проста, как кажется. Этой птице нашли удачное применение: иными словами, если бы голубя, олицетворяющего Святого Духа, не существовало, его стоило бы выдумать. Однако этот символ появился в незапамятные времена — разве не голубь принес Ною оливковую ветвь? Мне, разумеется, могут возразить, что в этом случае голубь являлся символом мира… он стал символом мира, отвечу я: в Книге Бытия ему действительно отведена роль вестника возрождения человечества, его восстановления. Однако если принять во внимание то, что этот текст Писания является не чем иным, как позднейшей переработкой мифа, появившегося на свет задолго до эпохи Всемирного потопа, то решение относительно «символа мира» должно быть пересмотрено.

На самом деле рассказ о Ное, собравшем «каждой твари по паре», и его ковчеге, странствующем по пустынным водам, воплотил в себе черты древнего предания о богине начал, чье имя, вероятно, было «Nuah». Восстановив Архетип, давший начало легенде Ветхого Завета, мы поймем первоначальный смысл этого мифа. По пустынным первозданным водам странствует девственная богиня начал, Нуа. Затем в истории появляется голубь, несущий в клюве ветвь, которую он доставляет на ковчег. Не стоит прибегать к психоанализу, чтобы понять глубинный смысл этого эпизода: речь, конечно же, идет об оплодотворении девственной богини, благодаря чему на свет впоследствии появляется человечество. Вне всякого сомнения, голубь в этом случае являет собой Святого Духа, духа Божьего. Однако как подобный союз — богиня Нуа и Дух Святой — наполнит землю народами? Что позволит им явить на свет новое человечество? Только одно: Слово, божественный Глагол, что не раз подтверждает Евангелие от Иоанна, столь почитаемое катарами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» или «И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины». Итак, Слово становится способом созидания, или абсолютным и непознаваемым Богом, выполняющим креативную функцию. В этом случае создатель воедино слит с инструментом: чтобы человеческий разум сумел постичь Бога, нужно было изобразить его в виде того, кто выполнял его действие, — в обличье голубя.

Однако если голубь был Святым Духом, Словом, божественным Глаголом, то оплодотворение, произведенное им, не могло происходить иначе, как через уши. Поэтому мы можем утверждать, что символ голубя в религии был использован не только ради того, чтобы умолчать о щекотливом сексуальном вопросе, касающемся зачатия, но и для того, чтобы донести до верующего более важное знание о всемогуществе Слова. Миф катаров о непорочном зачатии Девы Марии через уши является вариантом общепринятого в христианстве рассказа о Благовещении, однако в их понимании этой легенды кроется иной смысл: Словом действовал не ангел, а сам Бог.