– Я знаю! – с досадой произнес он. – Столько всяких препятствий, столько этих запретов… Мне самому скоро потребуется помощь специалиста!
– Вы же были бескорыстны, общаясь со мной? – нахмурилась Оля.
– Да! – сердито произнес он. – То есть нет… Да, да!
– Пал Палыч, миленький… все пройдет, – сказала Оля. – Вот лето кончится, и я уеду. Больше вы меня никогда не увидите. Забудете как сон. Все пройдет…
– Нет, вы подумайте, она еще меня утешает! – полушутя-полусерьезно произнес Пал Палыч. – Я бы душу продал за то, чтобы снова стать молодым! Как Фауст…
– А вы вовсе и не старый! С чего это вы взяли, что старый?.. – насмешливо сказала она.
– Вон, седой весь! – он дернул себя за волосы.
– Дело не в этом. И вообще… – вздохнула Оля. – Помните, я вам рассказывала о вашем тезке, тоже Павле? – неожиданно спросила она.
– Сыне Степана Андреевича? Да, конечно…
– Он хороший человек. Все его ругают почем зря, а он – хороший.
Некоторое время Пал Палыч смотрел на Олю. Потом вздохнул, сел снова в свое кресло.
– Павел. Хоть одно утешение – ты полюбила человека по имени Павел.
– Да я еще сама не поняла, люблю его или нет…
– Любишь, любишь! – сердито закричал Пал Палыч. – Я же не слепой… И жениха даже из-за него бросила! А женихами просто так не бросаются!
– Пал Палыч…
– Все, Журавлева, иди, некогда мне с тобой лясы точить, у меня дел полно!
Оля уже взялась за ручку двери, но Пал Палыч снова ее окликнул:
– И гадость эту тоже забери…
– Какую гадость? – растерялась Оля.
– Вот эту, – он швырнул на стол стопку толстых глянцевых журналов. – С начала лета у меня копятся… В коридоре, перед кабинетами, разложи, чтобы пациенты, значит, не скучали. Любит бабье всякую ерунду читать!
…Он сидел за воротами в машине и все глядел на телефон, точно раздумывая: звонить или подождать еще немного?..
– Я здесь! – закричала Оля, и, распахнув дверцу, упала на переднее сиденье. – Долго?..
– Очень! – серьезно ответил Павел и поцеловал ее. – Прокатимся немного?
– До поворота…
Они поехали по узкой дороге, с обеих сторон подступали деревья, и в первый раз Оля заметила, что начинает желтеть листва.
– Может быть, передумаешь? – мрачно спросил Павел, крутя руль. – Ты пойми, я не для себя стараюсь, мне просто не хочется оставлять тебя одну…
– Чего ты все-таки боишься?
– Да как не бояться, тут этот твой и все такое… – взорвался Павел.
– Викентий – очень разумный человек, – сказала Оля. – Он не Отелло. А Эмма Петровна просто в восторге, что наконец избавилась от меня! Я думаю, она окончательно сумела убедить Кешу, что я ему не пара…
Они остановились у развилки. Одна дорога вела к дачному поселку, а другая – в Москву. Павел собирался ехать через Москву.
– Ты звони мне, пожалуйста, – тихо сказал Павел. – И телефон не забывай включать! Я за тобой заеду. Жди меня.
– Конечно. Конечно-конечно!.. – Оля улыбнулась и поцеловала Павла – в лоб, щеки, губы…
– Я тебя люблю! – Павел обнял Ольгу, зарылся лицом в ее волосы. – Какие глупые слова… Разве ими можно что-то выразить!
– Какие слова?
– Да эти – «я люблю тебя»! Сама подумай, сколько человек их говорило до нас и сколько будет говорить после! И еще миллион, а может, даже миллиард человек сейчас тоже повторяют их…
– Так придумай новые! – засмеялась Оля.
– Видимо, придется. А пока – я люблю тебя!
– Паша, Паша… – она тоже изо всех сил прижималась к нему, смеясь и плача. – Ты так прощаешься, как будто на войну уезжаешь!
– Ну скажи мне, что тоже любишь… Хотя бы соври!
– Паша… – она отстранилась. – Все будет хорошо… – Оля прикоснулась ладонью к его лицу, потом провела по его волосам. – Да, и подстригись, пожалуйста, а то как первобытный человек ходишь…
– Ладно, – покорно произнес Павел. – А ты обещай мне, что потом сразу же поедем ко мне. Увидишь, как я живу, с Сашкой познакомишься…
– Да, я просто мечтаю познакомиться с этим Сашкой!
Павел неожиданно встревожился.
– Погоди… Нет, я передумал, я не буду тебя с ним знакомить! Ну его…
– Паша, это называется – бред ревности.
– Пал Палыч твой просветил?
– Паша! – нетерпеливо воскликнула она, пытаясь открыть дверь. – Все, выпусти меня…
– Еще минутку, – он снова обнял ее. – Я как будто не в себе, прости, мучаю тебя всякой ерундой… прости!
– Как там твой отец, кстати?
– Отец? Да что ему сделается… Нас переживет! Он вечный.
– А другие? Кристина как?
– Никак. Я их почти не видел. Ходят насупленные, злятся. Ну, конечно, я им дорогу перебежал…
– Но ты же не виноват! – сердито произнесла Оля. – Они там из-за этого наследства совсем с ума посходили…
– Ну их, – мрачно сказал Павел.
– Да, знаешь, у Кристины какой-то компромат на Кирилла, – вспомнила Оля.
– Это пускай папаша разбирается… Думай только обо мне! – Он снова поцеловал ее – долго, на сколько хватило дыхания.
– Все будет хорошо, – снова повторила Оля, выходя из машины. – Вот увидишь!
Потом она махала рукой ему вслед до тех пор, пока машина не скрылась из виду.
И пошла обратно, к санаторию.
Оле было грустно, но вместе с тем какая-то тихая радость переполняла ее. «Как странно… – удивленно подумала она. – Только я решила переменить свою жизнь и не быть зависимой от любви, как тут же новое чувство настигло меня. Я смирилась с одиночеством, но, по сути, и минуты не была одна! И сейчас, когда Паша уехал, я тоже не чувствую себя одинокой… Надо же, как странно, а с Викентием, даже когда он был рядом, все было по-другому…»
Оля вернулась к себе в комнату и там, сидя у раскрытого окна, от нечего делать принялась читать один из журналов, от которых просил его избавить Пал Палыч. И наткнулась на статью, очень заинтересовавшую ее…
«…Кувшинка, или водяная лилия, таит немало секретов.
Славяне именовали кувшинку одолень-травой, то есть травой, одолевающей нечистую силу, любые болезни и несчастья. С корневищем кувшинки в руках пастух в старину обходил стадо, чтобы отогнать прочь злых духов и предохранить скот от пропажи. А черные семена растения употреблялись монахами и отшельниками как средство, успокаивающее нервы.
Для лечебных целей цветки водяной лилии следовало срывать, произнося ласковые слова и крепко заткнув уши. Категорически запрещалось срывать их ножом или иным острым предметом – полагали, что в таком случае растение истечет кровью. По поверью, человек, срезавший кувшинку, обречен видеть тяжелые, кошмарные сны.