Серебряные слезы - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Тронина cтр.№ 2

В самом деле, я уже не могла представить ее без этого черного капронового банта, который огромным увядшим цветком вот уже много лет болтался у нее на затылке. Когда-то, когда Леонид Иванович был еще студентом строительного института, он сказал юной Аглаше, что ей очень идет бант и что в профиль она похожа на древнегреческую камею. Похоже, Аглая решила не снимать бант до самой смерти. Интересно, а спать она тоже ложится в нем?

– Ладно, не буду... Вон твой троллейбус. – Я принципиально не любила ссориться. «Рыбья кровь», – как-то сказали обо мне. Именно тот человек, в чьем саду я могла сейчас гулять...

– Ладно, до завтра... – Аглая тоже не любила выяснять отношения. – И не забудь зайти завтра с утра к Викентию!

Я помахала ей рукой, а сама спустилась в метро.

Черные стекла в поезде отразили мой светлый лик. Нет, Аглая ничего не понимает... Я нравилась себе такой – новой. «Если вы переживаете душевный кризис – смените прическу...» – рекомендовали дамские журналы. Я и сменила.

Раньше у меня были длинные, почти до пояса, волосы, крашенные в яркий тициановский цвет, или попросту рыжий, брови я немилосердно чернила, а для губ использовала оранжевую помаду. «Какая эффектная девушка», – говорили мне раньше. «Ты пытаешься хотя бы внешне сделать себя ярче» – это уже говорил мне он, и с осуждением, и с восхищением. «Преподаватель не должен слишком отличаться от своих студентов, – со сдержанным одобрением кивал Викентий, наш бог-громовержец. – Я демократичный руководитель... Цветите, детка!» – «Настоящий розан!» – вопила Аглая.

Яркие краски надоели. Пусть будет гармония и внешнее сравняется с внутренним. Я коротко подстриглась, перестала красить волосы – и скоро они приобрели мой естественный белесый оттенок. Никаких черных бровей – теперь, без карандаша, они были почти незаметны. Лишь немного светло-коричневой туши на ресницы, чтобы совсем не превратиться в бледный призрак. Губы – что-то бежевое, естественное... В общем, я стала самой собой, и это обратное превращение из бабочки в куколку мне даже нравилось...

Только почему-то целый год я была одна?.. Но разве мне это тоже не нравилось?

* * *

– Заходите, детка, – стальным голосом произнес Викентий. Он со всеми говорил стальным голосом – с тех пор, как стал ректором и ему пришлось разбираться с разгильдяями-студентами и интригами преподавателей, всяких там доцентов и профессоров. – Сегодня двадцать седьмое, как дела?

– Спасибо, Викентий Петрович, хорошо, – примерным голосом ответила я. – Все мои студенты сдали экзамен, даже Ковальчук поднапрягся и сегодня утром пришел вполне подготовленным...

– Вы слишком добрая, Елизавета Аркадьевна, – припечатал Викентий. – У Ковальчука три «хвоста» по другим предметам... Если к зиме не исправится – отчислю его за академическую неуспеваемость. Надоел он мне. Занимает чужое место в общежитии.

Солнце светило в кабинет, в его лучах клубилась золотая пыль. «Это все тополиный пух, – подумала я. – От него нельзя избавиться...»

– Я вот почему вас вызвал, Елизавета Аркадьевна... – вспомнил Викентий, нахмурив седые, цвета стали, брови. – Как там ваша работа продвигается?

Я была по возрасту самым младшим преподавателем, поэтому он считал, что меня надо опекать.

– Все в порядке, – кивнула я, – пока никаких сложностей. Сессия закончилась – буду ездить в библиотеку.

– Отдохните хотя бы недели две – в августе нам еще вступительные принимать. Очень большой конкурс в этом году. Народ понял, что юристов и бухгалтеров слишком много развелось, и кинулся изучать гуманитарные науки.

Из нашего института выходили журналисты, критики, сценаристы, филологи, учителя, было даже несколько известных писателей. Очень много выпускников работало на телевидении и радио. Слава иногда стоит дороже денег.

– Как вы собираетесь раскрывать тему?

– Ой, по ней столько материала... У каждого автора Серебряного века своя теодицея, трансцендентальность. Ну, и ангелов полно. Ангел как символ смерти, символ божественного миропорядка, символ любви...

– Я вас умоляю, только не делайте из своей работы беллетристику!

– Я не собираюсь... – испугалась я. Если сейчас Викентий примется за критику, то мне до вечера отсюда не выйти!

– Каких авторов предполагаете использовать?

Я принялась перечислять.

– А Брюсова? – вдруг перебил он меня, сверкая хищным стальным взором.

– Его в первую очередь! Господи, браться за такую тему и забыть про «Огненного ангела» Брюсова... Вы обо мне так плохо думаете! Я, кстати, еще одного автора откопала – он почти неизвестен. Лирика проходная, ни разу с тех пор не переиздавалась, зато есть небольшой роман, называется «Бледный ангел». Копалась в архивах и вот... откопала. Правда, только отрывки. Вы его, конечно, не знаете, но это в некотором роде образец декадентского стиля...

– Как не знаю?! – Викентий даже подпрыгнул от возмущения на своем кресле, больше напоминающем трон. – Как это я не знаю...

А я и забыла, что у моего начальства пунктик – Викентий всегда и обо всем должен был знать. Даже малоизвестных писателей Серебряного века...

– Автор – Андрей Калугин, не так ли? – ехидно произнес он.

– Да... Вы просто гений, Викентий Петрович!

– Милочка, не льстите мне, я совершенно невосприимчив к лести. Если бы я верил всяким похвалам, то давно бы вылетел из своего кресла...

И пошел, и пошел...

– Кстати, об этом авторе я могу вам еще кое-что сообщить, чего вы сами не узнали бы, моя дорогая, даже если б сто лет копались в архивах...

– Викентий Петрович – вам звонят из мэрии! – без стука влетела в кабинет секретарша. – Я соединяю...

– Да-да, конечно... – Начальство сразу же потеряло ко мне всякий интерес. – Идите, Елизавета Аркадьевна, мы после все обсудим. Идите, мой бледный ангел...

Выходя от Викентия, я заглянула в большое зеркало, которое висело у него в предбаннике. «Бледная – это верно, – отметила я. – Но до ангела мне еще очень далеко».

* * *

Лето мое прошло так, как я и предполагала. Тихие библиотечные залы, запах книг, шепот скучающих библиотекарш за стойкой, скрип выдвигаемых и задвигаемых ящиков в отделе каталогов, ноющие в суставах пальцы – приходилось много записывать. Еще незримые беседы с Лосевым, Бердяевым, Федоровым, Владимиром Соловьевым... Еще стихи и проза – все то, что касалось ангелов. Ангел в русской литературе начала двадцатого века как символ смерти, как символ любви, творчества... Метафоры и прочая, и прочая...

В августе начались вступительные экзамены в наш институт, и я заседала в приемной комиссии. Викентий бегал злой, замученный и еще более стальной, чем раньше, потому что комиссию завалили апелляциями и надо было противостоять двоечникам. Абитуриентов и в самом деле было очень много.