Сенека - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Грималь cтр.№ 68

От самого Сенеки мы знаем, что к моменту появления диалога Луцилий уже принял идею провидения. Однако так он думал далеко не всегда. В одном из первых писем переписки Луцилий если и допускает существование провидения, то лишь как одну из многих вероятностей. Речь идет о шестнадцатом письме, написанном, по всей видимости, осенью или в начале зимы 62 года. За время, прошедшее между отправкой этого письма и написанием диалога, Луцилий, который много читал, успел познакомиться с учением стоиков о провидении и проникнуться убеждением в его справедливости.

Несмотря на это, его продолжал мучить вопрос о существовании в мире, созданном и «регулируемом» богом, зла. Диалог, своим объемом превосходящий любое из писем начального этапа переписки, и стал ответом философа на этот вопрос. Исходя из этого мы датируем «О провидении» концом 62-го или, что вероятнее, началом 63 года. Мы рассматриваем диалог как своего рода «приложение» к письмам этого периода и убеждены, что он в любом случае предшествует 74-му письму, в котором содержится краткое изложение учения о провидении и которое было написано в апреле 64 года.

Но почему Сенека решил опубликовать ответ другу в виде самостоятельного произведения, и почему он придал ему форму диалога? Почему именно в этот период жизни философ счел нужным с возвышенным красноречием, которым дышит каждая страница диалога, сближая его с жанром утешения, провозгласить свою веру в совершенство божественной воли?

Легко заметить, что в «Провидении», как, впрочем, и в других диалогах Сенеки, личность собеседника очень скоро утрачивает для автора свое значение. Возражения Луцилия — не более чем предлог, такой же, каким в свое время послужили смерть брата Полибия или колебания Серена. На самом деле Сенека, словно стыдясь себя самого, выражает на страницах диалога переполняющее его счастье. Вопреки опале он отказывается роптать на судьбу. Его речь обращена не столько к тем, кто склонен его жалеть, сколько совсем к другим, кого гораздо больше и кто с явным или скрытым удовлетворением наблюдал за его низвержением с высот власти. Сентенция, венчающая раздел диалога, именуемый «divisio», достойна занять место эпиграфа ко всему произведению и приложима к самому Сенеке этого периода его жизни: «Persuadebo... tibi ne umquam boni viri miserearis: potest enim miser did, поп potest esse» («Я прошу... чтобы ты никогда не жалел добродетельного мужа: его можно назвать несчастным, но он не может быть несчастен»). Разумеется, все эти настроения выражены неявно. Сенека верен своему стремлению к объективности и везде, где можно, старается избегать откровенности. Но время и обстоятельства создания диалога с неизбежностью подводят нас к признанию параллели между тем, как философ оценивал собственное положение, и судьбой Катона, образ которого выведен им с необычайной яркостью. Катон, как и Сенека, боролся за свободу. Но ряды его сторонников таяли, и в конце концов он остался один — как и Сенека после смерти Бурра, когда начались удаление со всех ключевых постов людей, принадлежавших к его партии, и замена их людьми Тигеллина. Сенека с некоторой долей театральности напоминает, что дверь, ведущая к свободе, всегда распахнута, и дверь эта — смерть. Мы знаем, что философ до последних дней сохранил верность этой идее, а страницы, написанные им в начале опалы, становятся в наших глазах его пророчеством.

Как и Катону, Сенеке придется повторить попытку самоубийства и лишь ценой огромного напряжения воли оборвать свою жизнь. Нет никаких сомнений, что Сенека, столь глубоко преданный идее необходимости учиться смерти, подолгу размышлял о гибели Катона, готовый разделить его судьбу. «О провидении» — это прежде всего свидетельство того, насколько серьезно философ готовился к смерти; отсюда и тот торжественный тон, без которого вполне могло обойтись обычное наставление учителя ученику.

* * *

Пожалуй, нет смысла возвращаться к датировке «Вопросов естественной истории», установленной А. Ольтрамаром, тем более что сомнений относительно землетрясения в Помпеях, которые ученый испытывал в момент публикации своего труда, сегодня уже нет. Мы знаем, что оно произошло 5 февраля 62 года. Именно тогда Сенека приступил к работе над книгой VI «Вопросов...». По всей вероятности, довести начатое дело до конца он не успел. Это значит, что «Вопросам...», как и «Письмам к Луцилию», были посвящены последние годы жизни философа.

Трактат «О благодеяниях» также принадлежит перу Сенеки, достигшего старости. Мы знаем, что к тому времени, когда Сенека писал Луцилию восемьдесят первое письмо, то есть в конце весны 64 года, по меньшей мере первые шесть книг были уже готовы, а возможно, была написана и последняя, седьмая. С другой стороны, очевидно, что книга II появилась на свет после смерти консуляра Каниния Ребила, покончившего самоубийством в 56 году. Но установить точную дату между двумя этими границами очень трудно.

На основе анализа содержания текстов мы приходим к выводу, что теория благодеяний, изложенная на последних страницах книги «О счастливой жизни», не является пересказом трактата «О благодеяниях», но представляет собой оригинальное изложение, посвященное размышлению о роли богатства в жизни человека, как его понимали философы Средней Стои. Если это действительно так, то можно сказать, что в «Благодеяниях» автор углубил и развил эту тему, опираясь главным образом на Гекатона. Тогда 58 год (когда, по нашему предположению, был написан трактат «О счастливой жизни») служит для датировки «Благодеяний» terminus post quern. Подтверждение этой версии мы находим во введении к книге IV, в котором приводятся некоторые определения, заимствованные из «Счастливой жизни», но вне пояснительного контекста и без иллюстрирующих их примеров.

Некоторые исследователи полагают, что, затрагивая проблему «благодеяний тирана», Сенека намекает на собственные взаимоотношения с Нероном, сложившиеся к 62 году. Мы не можем согласиться с этим предположением. Если Сенека без всяких опасений рассуждал на подобную тему, значит, в реальной жизни эта проблема перед ним еще не стояла. Но уже после того как Нерон отказался принять назад дары, преподнесенные учителю, со стороны Сенеки было бы неслыханным оскорблением по отношению к принцепсу написать, например, что «не существует никакого долга признательности за благодеяния, оказанные человеком, перед которым ты не чувствуешь себя обязанным». Благодеяния не существует без свободы принять или отвергнуть его, учит Сенека. И мы думаем, что трактат был написан до его выхода в отставку и вообще до 62 года, — иначе заявленные в нем идеи выглядели бы просто вызывающе.

Нам кажется, что самая благоприятная конъюнктура для появления трактата сложилась в то время, когда Нерон — по разным причинам — начал выступать в роли благодетеля, превратив благотворительность в один из методов правительственной политики. Впервые, как мы знаем, это произошло в 58 году, когда Нерон озаботился восстановлением положения разорившихся сенаторов, оказывая им личную материальную поддержку. Затем это движение приобрело еще более широкий размах. Уже годом позже, после убийства Агриппины, оно превратилось в систему. Власть хорошо понимала необходимость заставить подданных поскорее забыть о недавней трагедии, и Нерон счел, что наилучшим способом решения этой проблемы станет демонстрация неслыханной щедрости, которая вылилась в раздачу плебсу множества ценных предметов. Простому народу это показное великодушие пришлось по сердцу, но людей, которые умели смотреть вперед, оно не на шутку встревожило. И Сенека не упустил случая напомнить, что щедрость подобного рода отнюдь не согласуется с мудростью. Сделать это ему было тем легче, что примерно то же самое он уже утверждал на страницах трактата «О счастливой жизни».