Вечером 13 (2) июля шведы рано легли спать. В 24.00 сыграли «тихую тревогу», и в темноте, под проливным дождем, пехота двинулась к намеченным местам перехода, до которых было около четырех километров. Впереди шел полк гренадеров, за ним — один из батальонов Далекарлийского полка, образуя вместе первую часть колонны во главе с Карлом XII. С ней, чертыхаясь и пыхтя, катили свои орудия артиллеристы Бюнова. Гренадеры шли тоже не налегке: они несли тяжеленные понтоны — каждую секцию по 32 человека, из этих секций на месте нужно было быстро составить мост. В конце концов понтоны пришлось временно бросить, потому что после каждых 20 метров носильщикам приходилось останавливаться и отдыхать. Командование второй очередью колонны было поручено А. Спарре. Движение замыкала кавалерия во главе с Реншёлвдом, она должна была двинуться через два часа после пехоты, чтобы не создавать тесноты и сумятицы в узком проходе. Дабы не было скучно, кавалеристам приказали вполголоса петь псалмы, заканчивавшиеся словами: «Вся наша помощь и утешение в Господе Боге».
К рассвету пехота была на месте. Она спешно укрепила фашинами вязкий берег ручья, но шведов уже заметили. В окопах репнинской дивизии раздался выстрел, потом чей-то истошный крик тревоги, после чего весь лагерь русских проснулся и пришел в движение. Расчет на полную неожиданность не оправдался. За семь лет после Нарвы русские чему-то научились. Р. Бюнов открыл беглый огонь по северному флангу репнинской дивизии, гренадеры по команде короля, положив мушкеты на плечи, вошли в воду, а саперы приступили к наведению двух понтонных мостов. Впереди пехоты, как всегда, шел Карл XII. Как писал биограф короля Ёран Нурдберг, Карл никогда не давал команды типа: «Идите, ребята, вперед и бейтесь!», он обычно кричал: «За мной!» Генерал-адъютант подполковник Габриэль Отто фон Канифер, лифляндец, командир всех валашских «товарищей», закрывал короля своим телом и крупом своей лошади; рядом с королем, пешком, шли капитан гвардейцев ко-ротышка Пер Адлерфельдт, брат будущего историографа короля (когда для капитана стало слишком глубоко, король подхватил его за локоть, чтобы не утонул), и командир Далекарлийского полка Густав Хенрик фон Сигрот.
Когда колонна форсировала ручей и болото, северный фланг Репнина оказался у шведов по правую руку — очень удобный вариант обхода позиций слева. Разрывавшиеся на позициях русских гранаты Бюнова создавали панику и сеяли смерть. Так, одной из гранат оторвало голову генералу-немцу с «неудачной» фамилией фон Шведен. Русские, однако, не растерялись, выдвинули несколько пушек на северный фланг и начали обстреливать наступающую колонну шведов. Гвардейцы, по горло в болотной жиже, с ружьями над головами и подсумками на плечах, испытали неприятные минуты и замешкались. К ним подошла вторая волна наступающих и стала напирать на передних; все происходило в замедленном темпе, люди и лошади увязали в тине, задние наседали, а передние топтались на месте, и атака стала буквально захлебываться в воде. День все не наступал, над болотом висела густая дымка, все эти столпившиеся люди и кони казались здесь чужими и находились в таком противоречии с природой, что все это представлялось совершенно нереальным.
Нужно было как можно быстрее выбираться на твердую землю, иначе все пропало. Когда чуть-чуть забрезжил рассвет, шведы увидели, как за русскими валами зашевелилась пехота, но у нее не было никаких намерений выйти в предполье и со всей силой наброситься на беспомощных, утонувших в болотной грязи шведов. Напротив — они, судя по всему, покидали позиции и собирались показать шведам спину! Им там хорошо было топать по твердой земле и по специальным переходным мосткам и настилам перепрыгивать через рвы, в то время как шведы не могли сдвинуться с места.
Репнин запаниковал при самом виде шведов, перебиравшихся через болото, и немедленно разослал адъютантов к Шереметеву и Гольцу за помощью. Помощь бы пришла, если бы Аникита Иванович продержался хоть какое-то время за валами и испанскими рогатками. При этом его левый фланг бездействовал, и, вместо того чтобы перебросить часть батальонов с левого фланга на правый — если он уж так боялся не устоять перед малочисленными шведскими батальонами, — он отдал левому флангу бесполезный приказ открыть огонь по противнику. Шведы еще даже не атаковали, а Репнин уже отдал приказ на отступление. При этом командующий завернул обратно полк Головина, который командир уже повел в штыковую атаку на шведов! На вопрос Головина, что же тогда делать дальше, Репнин, чуть не плача, ответил: «Что мне делать, коли мочи моей нет, и меня не слушаются, и коли гнев Божий на нас!»
Но вывести из окопов 7500 человек сразу не так-то просто, и при отступлении всегда есть «задние» — вот на них-то и набросились королевские гренадеры и кавалеристы. После болота шведы, казалось, обрели крылья — с таким напором и энергией они ринулись на русские укрепления!
Карл отдал приказ не стрелять и действовать только штыком и шпагой. В данном случае король, возможно, погорячился, потому что русские отходили в лес более или менее организованно и при приближении шведов останавливались и давали залпы, что, естественно, не очень-то приходилось тем по вкусу. Через час последние русские пехотинцы исчезли в лесу, и Карл XII приказал наступавшим частям остановиться. Шведы повернули назад и занялись добиванием тех, кто не успел выскочить из окопов и добраться до спасительной опушки леса.
И в это время появились кавалеристы Гольца. Если бы Репнин не запаниковал
[128] и смог бы продержаться хотя бы с полчаса, исход сражения, с учетом подавляющего превосходства русских, мог бы быть совершенно другим.
Русские кавалеристы помогли пехотинцам вывести на юг артиллерию и после этого повернули на пехоту шведов. Если бы не подоспевшие два эскадрона Реншёльда, кавалерийская бригада Ифланда могла бы натворить много бед. Шведский историк Э. Карлссон вообще полагает, что кавалерийский прыжок Реншёльда через болото спас шведов от поражения.
Переправа шведской кавалерии далась еще труднее, чем пехоте. Уже шел бой, а она все еще никак не могла выбраться на сушу. Поэтому Реншёльд взял с собой всех тех, кто был под рукой, и ринулся на выручку своим. Русская кавалерия стала брать верх над этими наспех собранными частят ми, и если бы в это время не подскакали драбанты, то шведские эскадроны были бы все изрублены. После Клишова Головчин стал их днем. Но и этого подкрепления не хватило бы шведам для победы, если бы не подоспела наконец-то выбравшаяся из болота основная масса лейб-драгун и кавалеристов Смоландского полка. При численном равновесии шведы стали теснить русских и заставили их отступить. При преследовании кавалерия Реншёльда наткнулась на вторую кавалерийскую бригаду, которой командовал принц Гессен-Дармштадтский. Тот почему-то считал себя в полной безопасности и вел бригаду в колонном порядке. С ней разделались довольно быстро, окружив с трех сторон и заставив уйти прочь.
Так, несколько шведских батальонов прогнали с позиций целую пехотную дивизию Репнина, а шведская кавалерия в количестве сначала 400, а к концу боя — 2500 всадников рассеяла и заставила отступить десятитысячный корпус Гольда. Допустим, что Репнин оставил поле боя из-за трусости и неумелости, но что же можно тогда сказать о немецких опытных и обученных генералах? Почему они уступили поле боя противнику? Но не надо торопиться с выводами, уважаемый читатель. Шведская кавалерия и по вооружению, и по выучке, и по тактике боя на голову превосходила русскую, и с этим в то время ничего нельзя было поделать.