Женщины, которые любили Есенина - читать онлайн книгу. Автор: Борис Грибанов cтр.№ 79

— Сережа, — спросила Елизавета, — зачем ты пьешь? Ведь раньше меньше пил?

— Ах, тетя, если бы ты знала, как я прожил эти годы! Мне теперь так скучно!

— А твое творчество?

— Скучное творчество! Никого и ничего мне не надо — не хочу! Шампанское вот веселит, бодрит. Всех тогда люблю и… себя! Жизнь штука дешевая, но необходимая. Я ведь «божья дудка».

Устинова попросила объяснить, что он имеет в виду.

— Это когда человек тратит из своей сокровищницы и не пополняет. Пополнять ему нечем и неинтересно. И я такой же.

Наутро четвертого дня пребывания Есенина в Ленинграде он пожаловался Устиновой:

— Тетя Лиза, послушай! Это же безобразие! Чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи — и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!

Он засучил рукав, показал руку — порез.

Есенин вырвал из блокнота листок со стихотворением, сложил его вчетверо и сунул Эрлиху в карман.

— Это тебе! Я еще тебе не писал ведь?

Эрлих хотел прочитать, но Есенин остановил его:

— Нет, ты подожди! Останешься один — прочитаешь. Не к спеху ведь!

Случилось так, что в тот день Эрлиха отвлекли другие дела и заботы и он не прочитал подаренные ему Есениным стихи.

Если бы он вытащил блокнотный лист из кармана, его бы потрясли скорбные строчки:

Прочитай друзья Есенина своевременно это стихотворение, они, конечно, не оставили бы его в ту ночь одного. Но Георгий Устинов справедливо заметил: «Ну, а что на следующую ночь? Он был не ребенок, чтобы его провожали в туалет. Он сам не позволил бы этого…»

И далее Устинов высказывал такое предположение: «Не был ли Есенин убежден, что эти стихи все мы прочитали, но не обратили на них никакого внимания и предоставили ему возможность сотворить с собой все, что он захотел? Для сверхчувствительного и подозрительного Есенина это мог быть тяжелый удар. Это означает, что никто меня не любит! Это значит, что я никому не нужен!»

Воспоминания Устинова пронизаны горечью:

«Весь самый последний день Есенина был для меня мучительно тяжел. Наедине с ним было нестерпимо оставаться, но и как-то нельзя было оставить его одного, чтобы не нанести обиды. Я пришел к нему днем. Есенин спал при спущенных шторах. Увидев меня, он поднялся с кушетки, пересел ко мне на колени, как мальчик, и долго сидел так, обняв меня одной рукой за шею. Он жаловался на неудачно складывающуюся жизнь. Он был совершенно трезв.

Потом в комнату пришли. Есенин пересел на стул, читал стихи и опять «Черного человека». Тяжесть не проходила, а как-то усиливалась до того, что уже трудно было ее переносить… Под каким-то предлогом я ушел к себе».

Интересные детали оставил Воронский:

«Есенин, без сомнения, страдал от мании преследования. Он боялся одиночества. И еще одно обстоятельство: люди говорят — и это подтверждается, —что перед своей смертью в гостинице «Англетер» он боялся оставаться один в своей комнате. Вечерами и ночами, перед тем как уйти в свою комнату, он подолгу сидел один в вестибюле. Но лучше об атом не думать, потому что кто знает, что лежало за этой есенинской манией преследования и что это была за болезнь».

Утром 28 декабря Устинова постучала в номер Есенина, ей никто не ответил, тогда она попросила управляющего гостиницей открыть дверь запасным ключом. Это оказалось делом нелегким, так как дверь была заперта изнутри и ключ торчал в замке.

Когда они наконец вошли в номер, то увидели Есенина, висевшего в петле в оконном проеме на трубе центрального отопления.

В ночь с 29 на 30 декабря гроб с телом Есенина прибыл поездом в Москву. Несколько тысяч человек шли за катафалком от вокзала до Дома печати на Никитском бульваре. На доме висел большой плакат со словами «Здесь лежит тело великого русского национального поэта Сергея Есенина».

Всю ночь с 30 на 31 декабря поток людей с обнаженными головами шел через зал Дома печати, чтобы проститься со своим любимым поэтом. 31 декабря состоялись похороны, процессия останавливалась у памятника Пушкину, у Дома Герцена на Тверском бульваре, у Камерного театра, пока не дошла до Ваганьковского кладбища.

Поэт Сергей Городецкий вспоминал, что в тот момент, когда гроб опускали в могилу, в мертвой тишине раздался чей-то звонкий женский голос:

— Прощай, моя сказка…