Космонавт №34. От лучины до пришельцев - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Гречко cтр.№ 60

Мы общались, созванивались. Хотя Владимир Семенович и говорил, что мало знает нашу профессию. Но у него уже была «Поэма о космонавте». С тонкими психологическими ощущениями, точными образами и деталями. Поэму удалось обнародовать лишь летом 1987 года. Конечно, важно, что она увидела свет. Но ведь мощный гуманистический заряд, который несет поэма, был нужен значительно раньше. В те самые 70-е годы. Но тогда, с одной стороны, у него было всенародное признание, с другой – ни тиражей пластинок, ни книг.

Кому-то казалось, что многие его песни чересчур крикливы, с «душком». Но его сатира не была злорадной, даже если он что-то высмеивал, она всегда была через боль его собственного сердца. Он не стоял в стороне и не зубоскалил. Он был в гуще людей, страдал сам и понимал страдания других. И героем его песен был не «блатняга», как иногда пытались представить. А человек, остававшийся человеком в самых критических обстоятельствах. Всегда честным, мужественным, настоящим гражданином. Мужчине необходима трудная профессия. Но в последние годы, увы, произошла переоценка ценностей. У многих они сменились. В творчестве Высоцкого ценности не упали в цене. Его положительные герои, которых он любил и которых он хорошо чувствовал, – летчики, подводники, солдаты.

Кто-то считал, что Высоцкий чернит многое зря, а ведь он чернил лишь то, что было не только черное, а грязное. А вот то, что многие уже перестали рассматривать как передовое, зовущее, героическое, он, наоборот, чувствовал и воспевал. И когда появились разговоры о том, что те полеты в космос – «легкий хлеб», быстрая дорога к наградам, к славе, Высоцкий написал поэму о космонавте. Она антипод бравурным газетным статьям. Еще должны были пройти годы, прежде чем стали вести прямые трансляции со старта космических кораблей. Общественность узнала, что случаются взрывы ракетоносителей, а космонавтов в корабле в последние секунды сбрасывает система аварийного спасения.

«Поэму о космонавте» мне впервые показала Наталья Крымова. Я был потрясен! Там все – правда. Мне казалось, что это невозможно описать, не побывав в космосе… А Высоцкий все понял… Я трижды летал, но даже в прозе, даже приблизительно не смог бы это так выразить.

Вот начало поэмы: «Я первый смерил жизнь обратным счетом…» В самом деле, когда мы куда-то идем, мы начинаем считать километры – первый, сотый… Когда мы что-то делаем, смотрим на часы – час прошел, два… И только у космонавтов идет обратный счет. Садимся в корабль, значит, осталось два с половиной часа. Проверяем герметичность скафандра – два. Закрываем остекление скафандра – остается пять минут. Вот он, обратный счет.

Кажется, никто из нас, космонавтов, и я в том числе, не сумел бы так емко сказать о своей профессии. А у него одна строчка – «Я первый смерил жизнь обратным счетом». И надо сказать, «обратным» мерить тяжелее, чем «прямым». Потому что, когда осталось два часа, остался час, осталось пять минут, – ты даже не знаешь, осталось до чего. И когда за две минуты до старта взрывается ракета, становится ясно, что такое обратный счет, к какому финалу он может привести…

Серьезная опасность может подстеречь даже в предполетном обследовании в барокамере. Нас там двое. Откачивается воздух, падает давление, становится меньше кислорода. Неожиданно мне по радио кричит врач, наблюдающий за нами с помощью телевидения: «Держи». Я смотрю на себя и не понимаю, что держать. «Товарища держи!» Смотрю, а товарищ падает. Тут же аварийный спуск барокамеры, от быстрого изменения давления, как удар по ушам… Врываются врачи… Один из них говорит мне: «Сегодня барокамеру можно больше не проходить. Все-таки была нештатная ситуация». Лучше перенести ее на следующий день.

Я настаиваю: «Буду проходить сейчас». И вновь откачивают воздух. Я смотрю, а у меня в глазах туман. Думаю, дурак, зачем рискнул. Нужно было пойти отдохнуть. Может быть, на меня повлиял этот «спуск» и меня сейчас «забракуют» за мою же лихость? А врач, наблюдавший за мной, понял, что происходит, и спрашивает: «Ты чего? Туман?» Я говорю: «Туман». А он: я, мол, видел, что ты хорошо перенес «быстрый спуск» и дал просто быстрый подъем, и поэтому туман в барокамере, а не у тебя в глазах… В общем, мало не показалось. А товарища увели, и дорога в космос для него оказалась закрытой…

Читаем Высоцкого дальше:

«Вот мой дублер, который мог быть первым, Который смог впервые стать вторым».

Долгое время о дублерах писать как-то стеснялись. Если не брать наши международные экипажи, о которых сообщала вся мировая пресса, то только в 1987 году впервые объявили фамилии дублеров длительной космической экспедиции.

Я много раз был дублером. Не раз проходил полный курс подготовки к полету. Высоцкий очень точно почувствовал: «Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта». А ведь путь до лифта – это не дорожка по красному ковру после возвращения. Путь до лифта – это те же барокамеры, те же самые центрифуги. «Но дальше я поднялся без него». Все, дублер исчезал. Надо сказать, что это было тяжело. До лифта были еще равные люди. А еще один шаг – в лифт, и уже один известен на весь мир, а другой, равный, а может быть, лучше, превращался в невидимку. И что это уловил Высоцкий, просто поражает. А он еще говорил: «Я так мало знаю о вашей профессии…».

Однажды Владимир Семенович пригласил меня на концерт в какой-то Дом культуры в районе заставы Ильича. Володя был на редкой в те годы иномарке, его друзья – тоже. Насколько я помню, «Мерседес» и «Мустанг». Я подъехал к его дому на малой Грузинской. Он мне не сказал точный адрес Дома культуры. Я должен был ехать за ними на своей «Волге». И они сразу помчались так, что у меня волосы дыбом встали. Или они уж очень спешили, или это был их обычный стиль вождения, но они мчались как сумасшедшие. Почти никакого внимания на светофоры, даже трамваи обгоняли по встречным рельсам!

Ребята бросили мне вызов, устроили игру. По их замыслу, я должен был отстать, потеряться. Но я принял вызов и не собирался отставать. Хотя моя «двадцать четверка» еле-еле выдерживала такую гонку. Тут мне пригодился опыт занятий автоспортом, опыт фигурного вождения. На предельной и даже запредельной скорости я лавировал за ними и не отставал.

Когда мы одновременно доехали до клуба, ребята выглядели разочарованными, что их затея не удалась. Гордость была задета: как же так, какой-то ГАЗ не отстал от их бешеного темпа! Кто-то из них сказал: «Да какая это „Волга“, у тебя же спортивная машина!». И всем говорили, что у меня только с виду «Волга», а вся начинка – иностранная.

Это они фантазировали, у меня была самая настоящая «Волга». Мне предлагали импортный карбюратор – у меня не хватило денег. Потом я узнал, что кто-то купил его, под фамилию Гречко. Такое часто бывало. На имя космонавта Рукавишникова махинаторы однажды получили гараж. Спортивным в моей «Волге» был только водитель.

Но в гонках за Высоцким я сжег сцепление. Когда я парковался – думал, возвращаться с концерта мне за рулем не придется. Концерт, как всегда, прошел великолепно, Володя выкладывался по полной программе, «рвался из сил и из всех сухожилий». Когда я, полный впечатлений от песен Высоцкого, вернулся к машине – оказалось, что сцепление за это время поостыло, и можно было ехать. На всю жизнь я запомнил ту поездку «наперегонки».