Космонавт №34. От лучины до пришельцев - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Гречко cтр.№ 5

Мой отец был удивительным человеком. Он прошел всю войну, был ранен, контужен, но вернулся практически здоровым, если можно после стольких лет войны остаться здоровым. Был награжден боевыми медалями и орденом, но только по праздникам их надевал. После войны защитил кандидатскую. Экономил на ботинках, на трамвае, никогда не пил газированную воду. Можно было подумать, что он жадный. Но… у нас много-много лет был маленький черно-белый телевизор «Ленинград». А своему брату он подарил большой цветной телевизор. Он экономил на себе, а отдавал родным, вот такой был человек.

Отец не возлагал на меня надежд. Он говаривал: «Были у отца три сына, двое умных, а третий футболист», и показывал на меня. Хотя в футбол я играл два раза в жизни и оба раза меня уносили с поля с подбитыми ногами. На третий раз я решил, что играть больше не буду.

Он говорил: «Сын, из тебя ничего путного не выйдет, потому что ты слишком много газет читаешь, зря тратишь время и ходишь на каждую премьеру Аркадия Райкина». Мама меня водила и в оперу, и в консерваторию, но ему запал в голову Аркадий Райкин… А еще однажды мы с мамой были в Музкомедии, и этим низким жанром (оперетка!) отец тоже меня попрекал. Такова была система ценностей ленинградской интеллигенции: существует только классика. Эстрада, оперетта, комедии – это низкопробное развлечение, на которое стыдно тратить время. Замечательный артист Аркадий Райкин был для него символом всего легкомысленного и легковесного.

Слава Богу, что папа на машине времени не мог перебраться в наш XXI век. Шутка, конечно. Но вернись мой отец в наше безвременье, он сказал бы: «Не за это я воевал…».

Папа, мама и я уже после возвращения папы с войны, но до моего полета в космос

Не вдохновляли отца и мои космические увлечения. Даже, когда я стал работать в КБ Королева, он упрямо продолжал считать меня непутевым. Упрекал, что я не остался в институте, в аспирантуре. А я не обижался. У нас было такое воспитание: отец и мать – это святое. Это сейчас можно выгнать их на улицу, а мы росли в другое время.

Но, конечно, когда я вернулся из первого полета в космос, папа был даже счастливее меня. Его беспутный сын, который что-то где-то взрывал, где-то тонул, где-то носился на мотоцикле, летал через руль. Ломал себе руку, когда прыгал со шкафа на диван, готовясь в парашютисты, и ногу, когда уже прыгал с парашютом, – оказался годен для большого Дела.

Во время второго моего полета отец умер – под Новый год. Мне, конечно, об этом не сообщили. В полете нельзя сообщать такое. И радость от счастливого возвращения на Землю оборвалась во мне, когда я узнал о горькой потере.

Родители дали мне чисто ленинградское образование. Например, когда из репродуктора лилась музыка, мать всегда экзаменовала меня: какое это произведение, кто композитор. А музыка в те годы в репродукторе не прекращалась. И я полюбил музыку. Мама постоянно водила меня в театр, в музеи. И к этому я пристрастился на всю жизнь. В каждом городе, где я бываю, обязательно хожу в музей. А без театра жизни не представляю. Например, Евгений Лебедев в роли Холстомера меня потряс – а ведь я к тому времени уже побывал в космосе и потрясти меня было непросто.

Я могу предъявить претензии своим родителям за «неправильное» воспитание, потому что они не развили во мне черты, которые необходимы для современной жизни. Предавать я не умею, убивать тоже, даже врать не могу. Из-за этого всегда думаю, как жить-то буду в современных российских реалиях без таких качеств? Шутка, конечно. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды.

Шутки шутками, а однажды я непростительно обидел отца. Это было тридцать пять лет назад. Мы с отцом ловили рыбу на Волге. И вот у отца клюнул большой сазан. А папа уже был в возрасте, и я решил помочь. Перехватил его удочку и вытащил рыбу. Но, когда я увидел, какими глазами на меня смотрит отец, я понял, какого удовольствия его лишил из-за какой-то рыбы. Этот грех я до сих пор не могу себе простить. Стыдно.

Не знаю, передаются ли способности по наследству, но однажды со мной произошла странная вещь. К нам в гости пришел преподаватель черчения и, между прочим, рассказал мне, как нужно чертить гайку. И тут со мной произошло необъяснимое. Правило черчения гайки произвело такое сильное впечатление, что я твердо решил стать инженером-механиком и никем больше. До сих пор удивляюсь, почему чертеж гайки так меня вдохновил? Просто заворожила она меня золотым сечением! Я всерьез увлекся механикой из-за этой гайки. Наверное, увидел в ней средоточие тайны, которую можно раскрыть, став технически образованным человеком.

Когда сегодня я выступаю перед школьниками, когда они просят у меня автограф – я никогда не отказываю. Из-за гайки. А вдруг с кем-то произойдет подобная история? Возьмет вот этот парнишка сейчас мой автограф и захочет стать космонавтом. А нам сейчас нужны молодые… У меня есть надежда, что и эта книга станет для кого-то такой «гайкой».

Моя страсть к исследованиям появилась в раннем детстве. В Ленинграде был Дом Занимательной Науки. Это гениальное изобретение Якова Исидоровича Перельмана – знаменитого популяризатора науки. У меня есть его книги, изданные еще до революции. В те годы умели пропагандировать науку, «заражать» наукой подростков. Вот я и заразился хронически. В этом Доме Занимательной Науки разные явления подавались столь необычно, что если у кого-то из ребятишек был хотя бы крошечный резонанс на науку, то он сразу же увлекался ею. Приходишь в комнату: синие обои, на часах двенадцать, на столе в чашечке вода… Вдруг что-то щелкает, и комната уже красная, на часах – час дня, а в чашечке «вино»… И сразу задумываешься: а что же произошло? Или стоит швабра. Нарисована точка, где у нее находится центр тяжести. Берешь швабру, кладешь этой точкой на палец – она уравновешена. Потом ты разделяешь швабру по этой же точке на две части. Кладешь их на весы, и оказывается, что одна часть перевешивает другую. Как же так?! Ведь было рав-но-ве-си-е! И подобные опыты в этом доме ставились настолько наглядно и интересно, что хотелось разобраться, что же происходит.

В тринадцать лет я прочитал «Межпланетные путешествия» Перельмана – это был важный рубеж. Я заболел астрономией и тем, что позже будут называть космонавтикой. Собирал быстро ставшие библиографической редкостью тома «Межпланетных сообщений» профессора Рынина – знаменитую энциклопедию. Читал Циолковского и Крылова.