– Что вы делаете! – рванулся к нему Михайловский.
– Молчи, писака… Приехал сюда хорошим людям жизнь портить… Катись в свою Москву!
– Вон! – задрожал отец Стратилат и попытался стукнуть Телятникова по лбу своим посохом. – Вон отсюда, нечисть!
– Не сметь руки распускать! – заорал воевода, едва уклонившись от посоха. – Ишь… Кольша, Гарик, а вы чего смотрите!
Михайловский почувствовал, как кто-то сзади схватил его за руки и попытался их скрутить. Он рванулся, двинул изо всех сил локтем в бородатую физиономию.
– О-ой, га-ад… Никитка, он мне нос сломал!
– Пустите меня! – Михайловский услышал, как визжит Тоня.
– Ироды проклятые… Вон отсюда! – размахивал посохом отец Стратилат и, похоже, довольно успешно – вдруг Телятников схватился за голову и присел.
– Кольша, Гарик!
– Никитка, она царапается…
Михайловский ударил кого-то – то ли Кольшу, то ли Гарика, уже не разобрать.
– Убью!
– А-а-а…
– Никитка!
Происходящее напоминало сон. Сон, постепенно переходящий в кошмар… Михайловский увидел, как один из дружинников ударил отца Стратилата – тот упал. Попытался потом подняться и не смог. Очки упали с носа старика – кто-то тут же наступил на них, хрустнуло стекло под тяжелыми сапогами.
– Тоня, беги! – с клокочущей в груди яростью Михайловский оттолкнул от девушки Телятникова. – Беги отсюда!
Тоня метнулась в темноту. Михайловский метнулся к старику, но тут его кто-то с силой ударил сзади по шее. Он упал, но тут же вскочил. Подхватил посох и изо всех сил стукнул бородача. Потом ему под руку попались Кольша с Гариком…
Михайловский возликовал – он был явно сильнее своих врагов и, кажется, побеждал…
– Мы ж тебя по-хорошему… А ты… – заорал Телятников, держась за голову и раскачиваясь. Огляделся вокруг безумными глазами и совершенно сознательно смахнул рукой керосиновую лампу на ворох рассыпавшихся в сторожке бумаг.
Огонь вспыхнул моментально – Телятников едва успел выскочить наружу, во двор.
Михайловский остолбенел.
Он не верил собственным глазам.
Дневник прапорщика Гуляева!
Огонь вовсю полыхал в церковной пристройке, искры летели наружу, языки пламени весело лизали темно-синее небо. Огонь смеялся над Михайловским, он пожирал его честолюбивые планы, уничтожал все его надежды.
Найти легендарный дневник, и тут же его потерять! Прочитать первые страницы, но так и не узнать, чем он заканчивается, в самом ли деле в нем была заключена тайна «белого» золота…
Когда Даниил Петрович Михайловский, модный писатель, столичный историк, холодный эстет и угрюмый сноб, увидел, как огонь пожирает дело всей его жизни, то потерял разум. Он забыл, кто он, он превратился в зверя.
Он хотел уничтожить Никиту Телятникова.
Он хотел убить человека…
Ударил воеводу кулаком в челюсть – тот отлетел назад и упал на спину, потом отшвырнул от себя Кольшу с Гариком, которые бросились на подмогу своему командиру, и схватил камень – большой, увесистый, от развалившейся ограды. Замахнулся, намереваясь размозжить Телятникову голову.
Тот перекатился в сторону, судорожно рванул из-под себя ружье, прицелился, полулежа…
Все это длилось какие-то доли секунды на фоне разбушевавшегося огня. Михайловский жаждал отомстить за свои сожженные надежды, за Тонин страх, за отца Стратилата – и о последствиях не думал. Он хотел убить Никиту Телятникова, и все тут.
Но Михайловский успел сделать всего лишь один шаг. Выстрела он не слышал – из-за треска и гудения огня, криков и некоей отстраненности собственного сознания. Он только увидел, как дернулось ружье в руках Телятникова, а потом ощутил удар прямо в грудь.
Камень как-то чересчур легко выскользнул у него из рук, и Михайловский упал, удивляясь собственной беспомощности. Боли не ощутил – лишь смесь негодования и изумления. Что это было?.. Почему?..
Михайловский закрыл глаза, и его понес какой-то неведомый вихрь – далеко, далеко… Смутно, краем сознания, продолжал слышать голоса, но происходящее его уже совершенно не волновало.
– Гад! Ах ты, гад! – орал Телятников. – Кольша, Гарик – видели, что этот гад сотворить хотел?.. У-у, падла! Еще чуток – и убил бы меня!
– Никитка… Никитка, а батя-то что скажет?..
– Ты ему прямо в грудь…
– Жив?
– А бог его знает… Вроде не дышит… Али дышит?
– Никитка, батя ж не велел его убивать! Что батя-то скажет? Он только припугнуть просил да в ерапорт отвезть… Никитка-а!
– Да что вы орете, дурни! – неожиданно зло заорал Телятников. – Цыц! Я ж оборонялся… Сами видели – это самооборона была!
Михайловский с полнейшим равнодушием слушал этот разговор. Ему было все равно, только дышать вдруг стало как-то тяжело и неприятно…
Вокруг него бегали, кричали, а он продолжал кружиться в неведомом вихре. Он был словно лист с дерева, подхваченный ветром. Он полностью покорился судьбе.
– Никитка, а свидетели? – Голоса отдалились, но были по-прежнему слышны.
– Да хрен с ними! Кто их слушать будет… Девка да выживший из ума старик! А этого писателя теперича в живых оставлять нельзя.
– Никитка, а батя-то что скажет? – плаксиво ныл то ли Кольша, то ли Гарик.
– А скажем ему, что писатель в тайге сгинул! Пошел, да не вернулся! Это ж тайга… Заблудился он, медведь задрал, в болоте утоп… Да мало ли что с городским человеком в тайге могло случиться! Не виноватые мы, он сам дурак!
– Никитка, а ну дык батя не поверит…
– Поверит!
– Никитка, а ну дык этого писателя из Москвы искать приедут…
– Не приедут! – заорал Телятников. – Кому он нужен?! Это ж вам не депутат какой, не министр… Не американец, не французишка – ну, в смысле, другие страны претензий к нам тоже не предъявят… Он никто, понимаете – никто!!!
Михайловский почувствовал, как его обнимают чьи-то руки, куда-то тянут.
– Даниил Петрович, миленький! – услышал он жаркий Тонин шепот. – Уходить надо… Скорее, Даниил Петрович!
Уходить никуда не хотелось. Хотелось быть листом, сорванным с дерева – а не беллетристом Михайловским, к которому были какие-то неведомые претензии у местных братков и какого-то там загадочного бати…
Но тем не менее он дрыгнул ногой, уперся ею в землю.
– М-м-м? – спросил он.
– Идемте, Даниил Петрович… Только тише, тише, пока они не смотрят!
Тоня, перекинув его руку себе через плечо, упорно влекла раненого вперед, в темноту. Михайловский по инерции перебирал ногами.