"У Геркулесовых столбов…" Моя кругосветная жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Александр Городницкий cтр.№ 57

– Сталину инкриминируют убийство нескольких миллионов человек в лагерях, но почему-то обходят другую сторону вопроса. Ведь ту часть населения Советского Союза, которая не попала в лагеря, он превратил в доносчиков и охранников. Развратив этим абсолютно все общество.

– Я бы воздержался от такой категоричной формулировки, что Сталин всех превратил в доносчиков и охранников. Я знал многих людей, и в Москве, и в сибирской деревне, которые не были ни доносчиками, ни охранниками. Сталин подменил все ради собственной славы, а в итоге создал империю, которая стала разваливаться буквально на следующий день после его смерти. Сам большевизм был преступлением. Я вообще считаю, что идейность – грех. А мы воспринимали ее как единственную форму духовности. Это – соблазн, выражаясь церковным языком. Сталинщина была таким соблазном.

– Сейчас в России в большой моде разговоры и поиски национальной идеи. Что вы думаете о национальной идее как таковой и о национальной идее для России?

– Если национальная идея состоит в том, что наше государство самое главное и мы можем весь мир завоевать, то ничего хорошего в такой идее нет. Это не русская идея. Она чужда любому русскому человеку. У царской России была национальная идея, а большевики ее уничтожили. Я говорю о русской религиозной философии – Владимире Соловьеве, Николая Бердяеве и других.

– Каково ваше мнение о следующем поколении поэтов? Говорят, что сейчас кризис силлабо-тонической поэзии. Не знаю, как вы, но я, например, к постмодернизму отношусь с большим подозрением.

– Я очень давно начал войну с модернизмом. У меня когда-то даже статья в «Новом мире» вышла, которая называлась «В защиту банальных истин: Заметки о поэтической форме». Там был анализ стихотворения Вознесенского «Свадьба». Я и по сей день враг модернизма и постмодернизма. Сейчас в позии появилось новое поколение. Их соблазнил ваш очень талантливый земляк – ленинградец Иосиф Бродский, который, как я всегда говорил, стал жертвой собственной гениальности, тем, что гением он стал раньше, чем человеком. А так не бывает. У Бродского есть стихи, которые я очень высоко ценю, мне они нравятся. Я убежден, что он таких стихов мог бы написать большое количество. Но он уже был гением и верил в гениальность своей левой ноги.

Я всегда презирал тех людей, которые отправились в эмиграцию для того, чтобы состояться. Когда при Хрущеве посадили Синявского и Даниэля, я тоже к этому относился неоднозначно. Я их, конечно, защищал, ведь сажать за это нельзя, но я знал простое правило: для того, чтобы печатать стихи за границей, надо их строго законспирировать дома. А главный их читатель-то как раз жил в Советском Союзе. Когда человек приезжает для того, чтобы реализоваться за границей, возникает закономерный вопрос – перед кем? Почему он решил, что на Западе есть ценители его таланта более высокие, нежели дома?

Встречи с Наумом Коржавиным и другими русскими поэтами зарубежья еще раз напомнили мне, что главная проблема для поэтов здесь – отсутствие русскоязычной среды в полном объеме. Возможно, именно поэтому авторская песня пышным цветом расцветает на американской земле, как попытка сохранения языковой культуры и передачи детям этого наследия. Если говорить о поэтах, живущих на Американском континенте, то их немало, наряду с Бахытом Кенжеевым, Львом Лосевым и другими именами, которые стали достаточно известны и входят в первую десятку поэтов мира. Хотя я не люблю, в отличие от многих, расставлять поэтов по местам и давать им какие-то номера. Поэзия не спорт и не конкурс красоты. Вот Пушкин, например, всех современников затмил своим светилом, но он никогда бы не написал за Батюшкова: «О, память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной!»

Каждый настоящий поэт – единственный, за которого никто ничего не скажет. Одним из таких поэтов, по моему глубокому убеждению, является человек, для которого исторической родиной являлась украинская Винница, живущий теперь в Бостоне Леопольд Эпштейн, с которым я познакомился в доме Саши и Лени Райс. К сожалению, в России этого поэта знают мало.

Духовным, научным и историческим центром Бостона является Гарвардский университет (компьютер трудолюбиво исправляет первую букву с «Х» на «Г»), который был основан примерно за сто лет до начала Войны за независимость США. Гарвард является желанной научной школой не только для студентов. Даже для маститых профессоров считается большой честью сделать здесь сообщение, поработать с гарвардскими учеными над каким-нибудь совместным проектом. Не могу не похвастаться, что мне, простому смертному, довелось тоже причаститься этих научных тайн, поскольку мне повезло познакомиться с замечательным ученым Евгением Шахновичем, который на химическом факультете Гарварда возглавляет научное направление, связанное с изучением генома бактерий и простейших организмов. Несмотря на то что я геофизик, а он – биохимик, недавно мы начали довольно нестандартную работу по корреляции инверсий геомагнитного поля Земли и биологических катастроф на поверхности Земли, смены одних живых видов другими. В 2010 году мне довелось делать доклад об этом на факультетском семинаре, который вел Евгений Шахнович, и меня поразило, что абсолютное большинство присутствующих студентов и аспирантов составляли китайцы и индусы. «А вы знаете, что такое американский университет сегодня? – с улыбкой ответил на мой недоуменный вопрос Шахнович. – Это то место, где русские профессора еврейского происхождения обучают китайских студентов».

В Бостоне живет Дина Виньковецкая, жена моего давнего приятеля Якова Виньковецкого, с которым мы давным-давно вместе учились в Ленинградском Горном институте и вместе занимались в литобъединении у Глеба Семенова. Яша Виньковецкий, учившийся курса на три-четыре младше меня, был удивительно яркой личностью. Он писал стихи, прозу, рисовал картины, которые вызывали большой интерес у специалистов. Правда, на дворе стояли 60-е годы и его картины могли выставляться только неофициально.

Как-то очень быстро Виньковецкий попал под подозрение властей. В печально знаменитом доносе в связи с вечером в Ленинградском доме писателей в феврале 1968 года, который был написан группой антисемитов в КГБ, Ленинградский обком партии и в более высокие инстанции, наряду с Бродским, Довлатовым, Татьяной Галушко и мной фигурировал и Виньковецкий, картины которого экспонировались на этом вечере. Яша был одаренным геологом, быстро защитил кандидатскую диссертацию и написал книгу о внутреннем устройстве Земли. Переехав в США, он сразу получил хорошую работу в нефтяной компании в Хьюстоне. Жизнь его закончилась трагически. Яшу обвинили в растрате казенных денег, и, не сумев отстоять свое честное имя, он покончил с собой. Примерно через месяц или два выяснилось, что он ни в чем не виноват, но было уже поздно. Сейчас Яков Виньковецкий получил запоздалое признание как художник.

Говорят, что Нью-Йорк – это не Америка, как Москва – не Россия. Но Нью-Йорк, пожалуй, единственный город, попав в который понимаешь, что Москва – тихий провинциальный городок, где нет ни шума, ни уличного движения, ни такого многолюдства, как в Нью-Йорке. Люди, которые живут в Нью-Йорке, всегда его ругают, напоминая москвичей, которые тоже зачастую недовольны российской столицей. Однако вопрос о том, чтобы переехать в какой-то другой город, даже не поднимают. Бродский, например, поругивая Нью-Йорк, никуда уже отсюда уезжать не собирался. Всякий раз, попадая в этот огромный мегаполис, я ощущаю, что он является центром мировой цивилизации. Поэтому, вероятно, именно сюда и были направлены взоры исламских террористов, устроивших страшный теракт 11 сентября 2001 года.