Анатолий Тарасов - читать онлайн книгу. Автор: Александр Горбунов cтр.№ 47

Конечно же, Тарасов не любил «Спартак». С чего бы ему любить? Точно так же не любят ЦСКА связанные со «Спартаком» тренеры и игроки. Акопян со своим другом юности Борисом Растрепаевым, болевшим за «Спартак», часто ходил по бесплатным пропускам на матчи с участием ЦСКА, и Тарасов в шутку корил Бориса: «И не стыдно тебе? Ходишь на матчи с помощью ЦСКА, а болеешь за “Спартак”».

Но при этом Тарасов считал спартаковскую тройку мощной силой. Один только ее вклад в победу на Олимпиаде-64 в Инсбруке чего стоит! Евгений Майоров сравнял счет в важном матче с канадцами, который советская команда довела до победы, а всего на счету спартаковцев — треть заброшенных олимпийскими чемпионами шайб: 18 из 54. В Борисе Майорове Тарасов видел идеального капитана сборной. Армейско-динамовская «бригада» в сборной с одобрения Тарасова и Чернышева еще в 1962 году признала Бориса своим капитаном. Лишь однажды капитанский знак переходил к Виктору Кузькину — в 1966 году, а потом вновь возвращался к Майорову: капитанствовал он в сборной в общей сложности шесть сезонов. И это не выдумка: в критический момент одного из турниров Тарасов говорил капитану сборной Майорову — негромко, по пути в раздевалку: «Ну, Борис, давай, поднимай народ!» Это не домашняя заготовка, это из разряда тарасовских импровизаций, коих было множество. Он и сам обращался в тот раз к хоккеистам с пламенной речью: «Не все из вас еще вылезли из окопов!..»

Майоров у Тарасова безоговорочно проходил по разряду «настоящих мужчин хоккея». «В сборной, — вспоминал Тарасов, — всегда шло этакое рабочее соревнование между звеньями — по числу голов, количеству и качеству передач, силовых единоборств, приемов обводки… И никто так ревностно, побалуй, не следил за точностью в подведении итогов этого соревнования, как Борис Майоров. И “болел” он не за себя — за спартаковское звено. Крепко переживал, когда они, спартаковцы, уступали — а в те годы в сборной было немало сильных звеньев, укомплектованных именитыми хоккеистами, и, не скрывая, гордился, если удача приходила к ним, если в каком-нибудь матче звено форвардов из “Спартака” становилось сильнейшим. Замечательным игроком был Борис. И, как говорится, ко времени пришелся. В начале 60-х годов мы, тренеры сборной, круто повысили ответственность спортсменов за самодисциплину, добиваясь абсолютно честного выполнения ими долга. И такой игрок-вожак, как Майоров — а мы со временем рекомендовали ребятам избрать его капитаном, — был необходим: спорт, как и сама жизнь, нуждается в живых примерах. Тем более что кроме качеств вожака у Бориса было немало и других чисто человеческих достоинств.

Надо сказать, сначала приобщение к сборной давалось Майорову и другим спартаковцам нелегко. Они привыкли у себя в клубе играть только на импровизационной основе, а здесь понадобилось еще и точное выполнение тренерских заданий. Такая перестройка плюс огромные физические нагрузки на тренировках — было трудно. Однако, уверовав в необходимость этого, Борис не только усердно трудился сам, но и стал примером для многих. Хоккей он любил истово. Никогда не сидел на скамейке спокойно — постоянно рвался в горнило борьбы. А когда выпускали мы его на лед, не выходил — вылетал как на крыльях. Был азартен и самолюбив — уступать ни в чем не хотел никому. В том числе и арбитрам — хоть удаляли Бориса довольно редко, но, по-моему, ни разу в жизни он с их решением не согласился…»

Борис Майоров признаётся, что лично у него «сложились с Анатолием Владимировичем не самые простые отношения». «У него, — говорит он, — был, скажу откровенно, сложный и подчас противоречивый характер; у меня натура — тоже не подарок. Однако это не мешало нам делать все возможное ради побед сборной СССР: ему — как тренеру, мне — как капитану команды. И в то время мне было ясно, что это выдающийся специалист. Впоследствии мне довелось подолгу работать и тренером, и функционером — величие фигуры Тарасова я оценил еще в большей степени».

Однажды Борис Александрович был выбран Тарасовым, не терпевшим благодушия в коллективе, «жертвой», на примере которой тренер повышал «тонус» остальных игроков. Утром перед одним из матчей канадского турне сборной была назначена тренировка. На 9.00. Борис Майоров выехал на лед минута в минуту, и вдруг под сводами хоккейного зала загремел тарасовский голос — акустика при пустых трибунах была что надо: «Молодой человек, вы опоздали на тренировку».

Майоров показал на часы, висевшие над одной из трибун. На них было ровно 9 часов: «Я вовремя явился». — «А я говорю — опоздали! Уйдите со льда и попросите разрешения участвовать в занятии». Майоров покинул лед, но никакого разрешения просить не стал, а молча ушел в раздевалку. Специально спровоцированный Тарасовым конфликт, понятно, быстро был улажен (да и Чернышев, рассказывали хоккеисты сборной, вступился за Майорова). Но, вспоминает Майоров, «игроки после этого старались являться на тренировку заблаговременно, да и вообще не давать Тарасову малейшего повода для придирок». Тарасов и в клубе всегда требовал, чтобы на тренировку игроки являлись заранее и за пять минут до ее начала были на льду.

Константин Локтев, уже побывавший в тренерской шкуре, считал некоторые Тарасовские приемы сомнительными. Но понимал: Тарасов хотел сбить с них «спесь, появившееся чувство незаменимости, чувство постоянного превосходства». По мысли писателя Александра Нилина, «лишал их иллюзии неуправляемости, догадываясь, конечно, что таких больших игроков от этой иллюзии вряд ли надолго излечишь…».

Борис Майоров всегда был для Тарасова желанным игроком. Комментируя в новейшие времена возможное возвращение на лед ветерана, генерального менеджера клуба Сергея Федорова в качестве игрока ЦСКА и предупреждая бывшего хоккеиста о жестоком разочаровании, которое ждет фанатов ЦСКА («В таком возрасте полтора года без тренировок — бездна. Даже выдающимся талантом ее не покроешь»), Майоров рассказал, как однажды сам оказался перед таким же выбором. Закончил карьеру, не играл два года. И вдруг Тарасов предлагает вернуться. Говорит: «Очень нужен левый крайний. Знаю, что ты человек добросовестный, подготовишься. А я гарантирую место в сборной на Олимпиаде-72 в Саппоро». Майоров даже раздумывать не стал: «Анатолий Владимирович, я закончил». «Что б он и не надеялся, — объяснял потом Борис Александрович. — Надо же быть честным по отношению к себе».

С годами Борис Майоров, как он сам признаётся, понял, что с прекращением игроцкой карьеры поспешил. Эмоции тогда — загорелось стать тренером — перебили все разумные чувства. «Спартак» лихорадило. Травма не давала Борису возможности помочь любимой команде. Майоров ушел со льда спокойно. Он свыкся с фактом: травма правой ноги не позволит ему играть в полную силу. Из-за травмы он решил отказаться от участия в чемпионате мира 1969 года в Швеции, о чем заранее уведомил Тарасова и Чернышева. После чемпионата мира, правда, Майоров сыграл несколько матчей внутрисоюзного первенства, но они фактически стали прощальными в карьере игрока.

Начальники из общества «Спартак» и профсоюзные деятели в один голос уговаривали: «Место главного тренера мы для тебя приготовили». Майоров согласился, и его кандидатуру быстро утвердили во всех инстанциях, в том числе в самой главной — горкоме КПСС. Морально он к таким переменам готов не был, но понял это гораздо позже. На второй год работы Майорова в «Спартаке», когда игра у команды не очень-то и клеилась, вокруг тренера, как это частенько бывает, завертелись интриги. Тогда-то Тарасов и выступил в «Литературной России» со статьей «В защиту Бориса Майорова». «Тарасов, — говорит Майоров, — захотел, видимо, объяснить всем, что у меня есть необходимые для тренера качества. А чтобы они проявились в полной мере, нужно время».