Русский Харбин - читать онлайн книгу. Автор: Олег Гончаренко cтр.№ 28

Новый поход не стал легче предыдущего: голод продолжал свое дело, а обессилевших людей оставляли в пути без всякой помощи: их ждала гибель либо от пуль красных, которые упрямо продолжали преследование, либо от волчьих зубов. Стаи волков, как и красные, упорно шли по пятам корпуса, нападая на отставших, заболевших или просто выбившихся из рядов колонны людей. В арьергарде шли две спешившиеся сотни казаков, поставленные Бакичем для прикрытия. 7 июня генерал издал приказ, согласно которому все, кто не мог двигаться с корпусом дальше, вольны покинуть его, возвращаться в Россию или двигаться далее собственными средствами. Снова начались пески, усилился зной. Дневная температура воздуха доходила до + 50° по Цельсию.

Еще задолго до того как дорога привела измученных странствием людей к Иртышу, в главный административный и торговый центра монгольского Алтая селение Шарасумэ, китайские власти чрезвычайно встревожились возможным появлением большого отряда русских. Мирные переговоры властей селения и генерала Бакича к результатам не привели — местный губернатор по своим соображениям ни за что не желал предоставить отряду место для отдыха, ночлега, а также пополнить запасы еды. В ответ на это 1 июля 1921 года русские, разбив китайский заслон на подступах к городку, вторглись в его черту. Губернатор, со страха покончивший жизнь самоубийством, китайские солдаты, узнавшие о безвластии и принявшиеся грабить местные базары, — все это стало прямым следствием решительности генерала Бакича показать русскую силу. Это удалось ему. Китайские солдаты спешно убегали из городка с противоположной вступавшим русским войскам стороны. За ними следовали бегущие в соседний город Бурчум чиновники и коммерсанты…

Все это стало чередою событий, сменявших друг друга с печальной последовательностью. Чины корпуса, войдя в город, немногим отличились от китайцев, принявшись в поисках хлеба и съестного грабить местные магазины и лавки. «Весь день и ночь, по занятии города, — пишет очевидец событий, — люди ели и пили, благо джуну, т. е. китайской водки, оказалось сколько угодно… Зарево огней освещали окрестности города на несколько верст. Это в обозах варили «плов» — рисовую кашу с бараниной, урюком и изюмом…» ^[13] В качестве военных трофеев корпус Бакича получил шесть сотен винтовок, брошенных китайцами, восемь полевых орудий, боеприпасы к ним и патроны. У местного населения отряд начал реквизировать лошадей, в мастерских казаки стали изготовлять новые седла и пики. Наладилась правильная выдача довольствия. Все ожили, и вновь пошли разговоры о том, что пора бы возвращаться в Россию, для последнего и решающего боя с большевиками. Для связи с отрядом есаула Кайгородова в Кобдо были посланы скороходы. В сторону советской границы была выслана застава и конные разведчики.

Так была окончена первая и наиболее трагическая часть похода корпуса под командованием генерал-лейтенанта Андрея Степановича Бакича. Путь от того места, где отряд был интернирован китайцами до границы Западной Монголии, был устлан телами тысячи погибших в пути от ран, голода, несчастных случаев, пропавших без вести, оставаясь и по сей день одним из наиболее жутких мартирологов Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. Дальнейшая судьба самого генерала и его корпуса во многом до мелочей совпадает с историей распада вооруженных сил под командованием барона Унгерна. Те же высокие цели, то же отсутствие сил и возможностей для их осуществления. Бегство слабых духом, бесславная смерть стойких, неистовство вождя, силой стремящегося остановить подчиненных, оставлявших его и бегущих кто куда. И наконец пленение большевиками, суд в Новониколаевске и неизбежный в таких случаях расстрел по приговору советского суда. Единицы из тех, кто преодолел тяготы и лишения похода, добравшись через безлюдные монгольские просторы к границам Китая, и пришел в Маньчжурию, где оставалась привычная русская жизнь в Харбине, городе, с которым у большинства беженцев были связаны самые радужные ожидания и надежды. Говоря о Харбине начала 1920-х годов, времени гибели почти всех белых вождей и их армий на русском Дальнем Востоке, и оценивая социальный состав беженцев, важно подчеркнуть, что среди них оказались и учащиеся двух относительно новых военно-учебных заведений, возникших на территории России во время Гражданской войны. Речь идет о Читинском Атамана Семёнова военном училище и Хабаровском военном училище, которое в составе отдельной атамана Калмыкова дивизии частично оказалось в Харбине. Подготовка иностранных военных кадров на собственной территории, с точки зрения китайских властей, даже в условиях тех лет считалась недопустимым делом, потенциально представлявшим угрозу национальной безопасности. Училища не возобновили своей работы в эмиграции и не получили статуса учебного заведения, как, например, это произошло в Югославии, однако именно им было суждено стать первой образовательной ступенькой для десятков русских юношей, вступавших в большую жизнь в Харбине и рассеявшихся впоследствии по всему белому свету.

Традиция российских военно-учебных заведений простирается далеко в глубину истории, продолжается и поныне. Нет надобности подробно говорить о том, как глубоко стремились привить столь ценный национальный и академический опыт знаменитые воспитатели русского военного юношества в начале прошлого века, во время войны и даже в период, когда, казалось бы, сам смысл обучения порой был поставлен под сомнение реалиями Гражданской войны. Недолгий срок существования этих достойных опытов воспитания и подготовки настоящих войнов совсем не говорит о том, что в достижении этой цели их основатели не достигли желаемого. Их воспитанники, оставшиеся на жительство в Харбине, на протяжении почти четверти века стали превосходной сменой своим талантливым предшественникам — русским инженерам, строителям, архитекторам, железнодорожникам, врачам и администраторам, в лице этих юных беженцев получившим продолжателей своего дела и верных помощников. Трудно представить сейчас, как такое учебное заведение, как военное училище, могло давать своим учащимся столь разностороннюю подготовку, готовить их не только как военных специалистов, но закладывая фундамент будущего мировоззрения. Впоследствии это выразилось в ответственном подходе выпускников ко всему, что бы ни пришлось делать в жизни, и в навсегда привитой любви к исторической родине, ради которой, как считали они, и вкушался тот нелегкий хлеб изгнанничества.

Читинское Атамана Семёнова военное училище было основано 14 ноября 1918 года. Условия для создания были неважными — по традиции, не хватало казенных средств, не было определено место проведения занятий, не закуплен инвентарь и не была пошита юнкерская форма. Живописуя атмосферу, в которой проходило его создание, один из его питомцев-юнкеров вспоминал: «…казенного обмундирования еще не было, и мы явились в том, что носили у себя в частях или дома… пестрота одеял на кроватях и обилие «собственных вещей» разложенных у стен, без всякого порядка, дополняли впечатление табора…На первых порах жилось нам довольно скучно. Отпусков не было, занятий не производилось, и мы целыми днями сидели на кроватях или бродили по коридорам…» Первое время, пока решались многочисленные организационные вопросы, преподаватели и юнкера размещались в помещении гостиницы «Селект», откуда только в середине ноября перешли в здание училища, в котором и был подготовлен и зачитан приказ № 1 о начале занятий от 25 ноября 1918 года. Формирование происходило во время полной разрухи — ни материальной части, ни обмундирования, ни учебных пособий не имелось. Все надо было создавать и заводить заново. Тяжелая задача была задана и начальнику училища, и его помощнику по строевой части полковнику Дмитриеву, и инспектору классов полковнику Хилковскому. Через полгода, приказом по войскам Отдельной Восточной Сибирской армии № 134, от 17 апреля 1919 года, Читинская военная школа была переименована в Военное училище. Производство первого выпуска состоялось приказом Главнокомандующего всеми вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа № 141 от 1 февраля 1920 года. Начальником училища был назначен молодой офицер — выпуска 1912 года — полковник Михаил Михайлович Лихачев. В том, что начальником училища был назначен строевой офицер, была своя цель. Как показали иркутские события в декабре 1917 года, на начальников из числа выпускников школ прапорщиков с трехлетним опытом службы в случае сложной обстановки рассчитывать было трудно, поэтому выбор пал на офицера, в чьей твердости не было сомнений. Состав юнкеров 1-го выпуска так описан одним из них: «…Среди всевозможных гимнастерок, френчей, бушлатов виднелись, странные в этой военной обстановке, тужурки двух-трех студентов и учащихся средне-учебных заведений… В огромном большинстве это был «тертый», боевой народ, прошедший суровую школу гражданской войны и хорошо умевший держать винтовку в руках. Среди нас были и почти мальчики, и солидные «отцы семейств». Было много кадет из Иркутского, Хабаровского и Сибирского корпусов… Дисциплина сразу же была установлена железная и, что важнее всего, курсовые офицеры и преподаватели стремились привить юнкерам лучшие традиции военно-учебных заведений былых времен. Большую услугу в этом отношении оказали училищу многочисленные кадеты. Они принесли с собой дисциплину и выучку и, заняв портупей — юнкерские должности, способствовали установлению того истинно-воинского духа, которым так отличалось Читинское военное училище от обычных школ прапорщиков военного времени…»