Лютер - читать онлайн книгу. Автор: Иван Гобри cтр.№ 54

Все те требования, которые дворянство выдвигало во имя достижения светской власти, нашли отражение и в выступлениях Лютера, пусть и под флагом духовной борьбы. Хватит Риму наживаться на немецком добре! Пора положить конец порядкам, при которых «епископы обязаны давать папе самые страшные и ужасные клятвы». Доколе император будет лобызать папские стопы и подставлять ему свою спину? «Папа не имеет никакого права ставить себя выше светской власти». Следует также запретить паломничество в Рим. Следует прекратить порочную практику богослужений по усопшим, потому что это только лишняя трата денег. В самой Германии нужно снести и сровнять с землей часовни и церкви, притягивающие паломников, потому что они есть не что иное, как «орудие диавола, разжигающего алчность». Надо добиться принятия закона, запрещающего роскошь в одежде; наконец, надо сломать всю банковскую систему, это дьявольское изобретение, с помощью которого папа обрекает всю Германию на нищету.

Разумеется, все эти предложения не могли осуществиться без политических перемен. Прежде всего следовало пересмотреть основу основ, в том числе учение о двух мечах, ведь папа не имеет никакого права командовать империей. Папа уверяет, что он даровал немцам империю, отнятую у греков, но на самом деле он лишь глумится над ними. «Папа хочет присвоить себе императорский сан, но не потому, что жаждет осчастливить нас подарком, а потому, что мечтает покорить своей воле наше могущество и нашу свободу, завладеть нашим имуществом, нашим телом и душой и, одурачив нас, восторжествовать над всем миром». Пусть же «папа вернет нам свободу, могущество, имущество, честь, тело и душу!» Возможно, немецким князьям эти требования покажутся недостаточными? Что ж, богослов готов замахнуться и на мировую политику. Папа должен прекратить заявлять о своих правах на Неаполитанское и Сицилийское королевства. То же относится ко всем городам и странам, входящим в состав папского государства: Болонье, Имоле, Виченце, Равенне, Марке и Анконе, Романье. Разумеется, выступая с такими речами, духовный учитель вдохновлялся не чем-нибудь, а заветами, оставленными святыми апостолами Петром и Павлом...

Как обстояло дело с реформой нравов, то есть с собственно Реформой? Разве не этот вопрос больше всего волновал возмущенные народные массы? И разве не называли в это время, в начале XVI века, Германию пристанищем всех пороков? Но нет, эту тему Лютер затрагивать не собирался. «Я еще не коснулся, — говорит он, — истинно адского вертепа личных пороков, но я и не хочу его касаться». Не забивай себе голову, словно советует он читателю. Тем не менее в самом конце своей речи он все-таки обратится к этой теме, но лишь для того, чтобы констатировать: пьянство и обжорство, столь распространенные в Германии, являются настолько укоренившимся злом, что бороться с ним бесполезно. Другие же преступления, такие, как «прелюбодеяние, воровство, святотатство и прочие распутства», если и имеют место, то объясняются вполне материальными причинами и вытекают из существующего порядка вещей, при котором немцы вынуждены постоянно терпеть урон, наносимый их имуществу. Откуда в Лютере вдруг такая деликатность? Все объясняется очень просто. Воспитание нравов отнюдь не входило в цели и задачи рыцарей, и Лютер легко согласился с ними, признав эти пороки неизбежным злом. Разве сам Гуттен не был настоящим разбойником? И не он ли с цинизмом, достойным бесхребетности своего покровителя, посвятил курфюрсту Майнцскому целый трактат об искусстве лечения гонореи — непременной спутницы любителей альковных приключений? Лютер быстро уяснил, что есть вещи, о которых не стоит напоминать наемникам и князьям-епископам, если хочешь остаться их вождем. Как видим, люте-ровское богословие и здесь попало в тон немецкой политике. Человек грешен, потому что он грешен, и винить его в этом нельзя, говорил один. Немцы родились на свет пьяницами и распутниками, такими они и умрут, подхватывали вторые.

Аналогичное взаимопонимание возникало у них и в вопросе оценки монашества. Мелкопоместное немецкое дворянство не скрывало своей ненависти к монахам, особенно нищенствующим: во-первых, они постоянно требовали денег, а во-вторых (и это главное!), они представляли иноземную власть, образовывали внутри немецкого государства нечто вроде отдельного государства, проводившего папскую политику. Что касается Лютера, то у него личный опыт жизни в монастыре оставил самые неприятные воспоминания. Мало того, что он вступил в орден, повинуясь чувству страха, мало того, что он продолжал испытывать этот страх уже будучи монахом; вопреки своим надеждам и несмотря на самый аскетический образ жизни, он так и не сумел достичь того, к чему стремился: увериться в том, что спас свою душу. Монастырь казался ему каторгой, и, как всякий каторжник, он не мог не мечтать о побеге. Но ведь он принял обет! И нарушить его он не смел, не рискуя заслужить вечное проклятие. Вот почему монашеское бытие теперь представлялось ему верхом несчастья, а бедные монахи казались жертвой жестокого папы, насильно удерживающего их в этом состоянии и терзающего их души. Что такое монашеский обет, если не бесполезный жест отчаявшегося человека? Ведь никто из нас, грешных, не в состоянии соблюсти ему верность! Итак, богослов, с одной стороны, и рыцарь — с другой, нападали на монашество с разных флангов, но в итоге проявили полную солидарность. Монашеская жизнь безнравственна уже потому, что человека толкает в монастырь одно отчаяние; безнравственны и монашеские обеты, потому что большинство из тех, кто их принимает, исполнить их не в силах. «Отныне следует прекратить строительство монастырей для нищенствующих орденов». А еще лучше уничтожить и те, что уже построены! Во всяком случае, надо запретить монахам выступать с проповедями и лишить их права исповедовать мирян, призывал наш сторонник свободы слова. И вообще, каждый должен решать сам, когда ему вступить в монашеский орден и когда его покинуть, поскольку все монашеские обеты суть не что иное, как духовная тюрьма.

Такой же свободой должны пользоваться приходские и прочие священники, живущие среди мирян. Всякий из них, кому угодно жениться, пусть женится! Никто не вправе требовать от человека, чтобы он хранил целомудрие. Почему Рим с таким упорством продолжает настаивать, чтобы лица духовного звания несли тяжкое бремя безбрачия? Из одной корысти! Неженатый священник все свое имущество завещает папе, а тот, у кого есть жена и дети, оставит наследство им. Впрочем, понимая, что заставить папу изменить свое мнение в этом вопросе невозможно, с призывом принять новый закон он предпочел обратиться к вселенскому собору.

Таким образом, изучая этот знаменитый манифест, появившийся в момент, когда церковными властями решалась его судьба, и написанный к тому же под сильным влиянием немецких рыцарей, следует видеть за заявлениями религиозного деятеля чисто политическую подоплеку. Обличая Рим, Лютер настаивал на нарушениях догматического и морального характера, но немецкое дворянство услышало в его речах прежде всего анафему иноземному владычеству. Впрочем, для пущей убедительности в отдельных местах подтекст выходит наружу, обретая однозначность и твердость прямой речи. Уже в первых строках автор изобличает «кровопийцу Юлия II» и всю его европейскую политику и призывает вырвать «юного принца Карла» из рук «князей тьмы». Папа, негодует он, держит в плену человеческую личность. К чему далеко ходить за примерами, если даже епископы вынуждены подчиняться ему, а он готов замахнуться и на императорскую инвеституру? «Император и дворянство, — добавляет он, — обязаны положить конец подобной тирании и наказать виновных». Легко представить, с каким удовольствием читал эти строки Гуттен!