Аркадий Аверченко - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Миленко cтр.№ 52

«Революционный» номер «Нового Сатирикона» завершало шуточное «Постановление»:

«За составление, напечатание и распространение настоящего номера „Нового Сатирикона“ — приговариваются:

Редактор Аркадий Аверченко — к лишению всех прав и смертной казни через повешение.

Секретарь Ефим Зозуля — к лишению некоторых прав и повешению.

Сотрудники <…> к ссылке в Восточную Сибирь на срок от 18–20 лет.

Типография, в которой печатается настоящий номер, закрывается навсегда, владелец ссылается на поселение, метранпаж и наборщики подлежат арестантским ротам от 2 до 6 лет.

Газетчики за распространение номера подлежат штрафу не свыше 500 рублей, с заменой и т. д.

Все это было бы, если бы у нас был прежний режим, будь он проклят.

Но так как Россия сейчас свободна, то все обстоит благополучно, и все мы находимся на своих местах.

Да здравствует Российская Республика! Да здравствует свобода!»

Этот завершающий аккорд тематически перекликался с редакционной статьей «Цепи сброшены», призывающей поддерживать Временное правительство и Учредительное собрание.

Сюжет вышеупомянутого фельетона «Мой разговор с Николаем Романовым» отнюдь не кажется фантастическим: Николай II действительно мог пригласить Аверченко во дворец, потому что был поклонником его творчества. Фамилия писателя встречается в дневнике императора и письмах Александры Федоровны. 7 мая 1918 года Николай II записал: «Вчера начал читать вслух книгу Аверченко „Синее с золотом“». Несколько ранее (3 февраля 1916 года) императрица в письме, отправленном супругу из Царского Села, сообщала: «Ольга и А. читали нам рассказы Аверченко о детях». Эдвард Радзинский в книге «Николай II: жизнь и смерть» описывал то, что увидели белые офицеры в Ипатьевском доме после казни императорской семьи: среди разбросанных икон валялись книги Чехова, Салтыкова-Щедрина, тома «Войны и мира», «Синее с золотом» Аверченко.

Одной из устойчивых полубылей-полулегенд, связанных с Аркадием Тимофеевичем, является как раз история о приглашении его в Царское Село для чтения рассказов императорской семье. В литературе, посвященной «Сатирикону», до сих пор нет единой картины того, как все это произошло. Когда именно это было, никто из мемуаристов точно не помнит: в 1910 году (Камышников), в 1912-м (Бухов), в 1913-м (Корнфельд), в 1914 году (Брешко-Брешковский). Было это официальное или неофициальное приглашение — тоже вопрос. Точно известно лишь то, что Аверченко не поехал. На совещании в редакции решили, что ему нечего делать в царскосельском дворце! Радаков уже в конце 1920-х годов горделиво вспоминал этот инцидент и приговаривал: «И мы все отказались. В гости к Никола-а-шке?! Не-е-т! Мы не удостоили его этой чести!» (Хотя нет никаких сведений о том, что приглашались «все».)

Аркадий Бухов вспоминал слова редактора «Сатирикона» по поводу этого приглашения: «Постоянным придворным чтецом я все равно не останусь, а на один раз не стоит».

Легенда о приглашении в Царское Село обросла еще большими подробностями в книге Николая Вержбицкого «Записки старого журналиста» (М., 1961). Автор вспоминает, что в 1911 году ему предложили работу в «Сатириконе», и якобы именно тогда пришел в квартиру к Аверченко «придворный чин и заявил, что царь соизволил пригласить» Аркадия Тимофеевича во дворец. «Аверченко прекрасно понимал, что для него пойти в гости к царю — значит поставить крест на своей репутации журналиста. Но и прямо отказаться было как-то страшно. И он объявил себя больным». Потом кто-то придумал анекдот: якобы через некоторое время Аверченко одумался, но Николай сказал: «Поздно спохватился!» Далее Вержбицкий рассказывает, что Куприн, услышав об этой истории, «наградил» Аверченко злой эпиграммой:

Далее в «Записках старого журналиста» излагаются вещи совсем невероятные. Якобы Аверченко попросил Вержбицкого поехать к Куприну и «передать, что его ввели в заблуждение».

Тот, в свою очередь, был «неприятно изумлен, узнав, что его четверостишие стало широко известным.

— Это прямо удивительно, — сказал он, нахмурясь, — как быстро наша публика подхватывает все злое! Я просто сболтнул среди близких людей, пошутил… И вот — пожалуйте. <…> Надо суметь так себя поставить в литературе и в жизни, чтобы самодержцу и в голову не пришло звать тебя в гости… Значит, Аверченко не сумел так себя поставить. Вот пусть и пострадает теперь».

Говорил ли Куприн что-либо подобное на самом деле или нет — трудно сказать. В любом случае, и приведенная злая эпиграмма, и реплика о том, что Аверченко «не сумел себя поставить» достойно, вполне в его духе. Самого Куприна в эти годы редко отваживались приглашать куда-либо, зная его непредсказуемый характер.

Однако вернемся к ликующим сатириконцам. Наступившая «свобода» радовала их в том числе и тем, что больше не нужно было иметь дела с цензурой (9 марта 1917 года был ликвидирован основной центр царской цензуры — Главный комитет по делам печати). В этих новых условиях журнал буквально расцвел. Юморист Дон Аминадо (А. П. Шполянский) в книге «Поезд на третьем пути» (1954) вспоминал, что все в России «для душевного отдохновения читали „Сатирикон“ и потом собственными словами рассказывали то, что написал Аверченко. Каждый номер „Сатирикона“ блистал настоящим блеском, была в нем и беспощадная сатира, и неподдельный юмор, и тот, что на миг веселит душу, и тот, что теребит сердце и называется юмором висельников, весьма созвучным эпохе». На страницах журнала появились непочтительные карикатуры на бывшего императора. Например, на рисунке Радакова «Конец древа Романовых» был изображен Николай II, сокрушенно наблюдающий, как рушится вековое генеалогическое древо Романовых. Оно не выдержало тяжести, так как на всех его ветвях — повешенные. Под рисунком надпись: «Александр III: Эх, Коля, Коля! Брал бы ты с меня пример: я понемногу вешал, а ты вот навесил сразу, дерево и не выдержало». А под издевательским рисунком Ре-Ми с изображением бывшего императора была помещена такая аннотация: «Важнейшие этапы царствования этого гениального монарха: Ходынка, Порт-Артур, Цусима, 9 января и др. По собственному признанию — „любит цветочки“, — хотя вместо цветочков любил срывать головы своих „верноподданных“. В отличие от обыкновенных людей ушиблен не мамкой, когда был маленьким, а японцем в Отсу, когда уже вырос. Это — сказалось. <…> Теперь — ведет замкнутый образ жизни». Сам Аверченко также не избежал оскорбительных выпадов в адрес низложенного императора. Он обращался к аудитории «Нового Сатирикона»: «Господа читатели! Да ведь что же это такое, а? <…> Я, можно сказать, такой человек, что я и царя нашего Николая Александровича Романова, всероссийского самодержца, презираю и считаю его форменным ничтожеством». Или другой пример: «Около двух десятков лет правила нами, умными, свободными людьми, эта мещанская скучная чета. Кто допустил?»

Где-то в эти дни в «Новый Сатирикон» пришел молодой, никому еще не известный Сергей Эйзенштейн и принес рисунок «на злобу дня»: в постели лежит Николай II, над ним голова Людовика XVI в сиянии. Подпись: «Легко отделался». Впоследствии он вспоминал: «„Сам“ Аркадий Аверченко забраковал его — мой рисунок. Заносчиво, свысока, небрежно бросив: „Так может нарисовать всякий“» (Эйзенштейн С. М. Избранные произведения. Автобиографические заметки). Не знал же Эйзенштейн, что монополия на художественное оформление была у Радакова и Ре-Ми, и попасть в журнал возможно было только по их протекции (что случалось крайне редко).