Зиновий Гердт - читать онлайн книгу. Автор: Матвей Гейзер cтр.№ 32

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Зиновий Гердт | Автор книги - Матвей Гейзер

Cтраница 32
читать онлайн книги бесплатно

Под одним из лучших и самых известных стихотворений Самойлова также красуется посвящение «З. Г.»:

Повтори, воссоздай, возверни
Жизнь мою, но острей и короче.
Слей в единую ночь мои ночи
И в единственный день мои дни.
День единственный, долгий, единый,
Ночь одна, что прожить мне дано.
А под утро отлет лебединый —
Крик один и прощанье одно.

Случилось так, что и в последние минуты жизни Давида Самойлова Гердт был рядом с ним. В начале 1990 года поэт пригласил своего друга на вечер памяти Пастернака, который должен был состояться в Таллине 23 февраля. Татьяна Александровна вспоминает: «Зяма прочитал “Февраль”, еще что-то, из зала попросили: “Гамлета!” Едва он начал: “Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку…” — за кулисами раздался какой-то шум, Гердт обернулся, но продолжил: “Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку. На меня наставлен…” — но тут шум стал совсем громким и на сцену выбежала женщина с криком: “Давиду Самойловичу плохо! Доктор (увы, не помню имени), скорей!” Мы с Галей, выскочив на сцену из четвертого ряда, побежали за кулисы. Доктор, сидевший чуть дальше, вбежал туда вместе с нами. Дезик лежал с закрытыми глазами на полу в гримерке, над ним склонился прибежавший со сцены раньше нас Зяма. Доктор щупал пульс, Галя наклонилась над Дезиком, и он вдруг открыл глаза и даже как-то спокойно, выдохнув, сказал: “Ребята, всё, всё… всё в порядке”. И опять закрыл глаза. Всё происходило молниеносно. Очень быстро приехала “скорая”, нас выгнали, мы ждали, стоя за дверью… Лучшая таллинская реанимационная бригада делала всё возможное. Через час доктора вышли, сами убитые горем…»

Прошли годы, и Гердт, вспоминая прощание с Самойловым, написал: «Когда этот рубеж наступит, нам не дано предугадать, как говорил Тютчев. Прощаться с такой долгой жизнью надо или очень подробно, или мгновенно. Самойлов был не только замечательный поэт, но и философ, мыслитель. Только он мог сказать: “Вот и все. Смежили очи гении… Нету их. И все разрешено”».

Зиновий Ефимович пережил своего друга на семь лет. Случилось так, что последним стихотворением, которое он читал со сцены (на своем юбилейном вечере), было «Давай поедем в город…» Давида Самойлова:

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно…

Гердт, рассказывая о «второй волне» приятия им поэзии Самойлова, утверждал: «Там всё про меня. Пусть простит меня поэт, но я могу подписаться под каждой его строкой — это всё про меня. Может быть, потому, что мы принадлежим к одному поколению, может быть, потому, что самым главным в жизни и у него, и у меня была Великая Отечественная. Это роднит меня со многими сверстниками, и люди, прошедшие войну, мне как-то априорно близки. Самойлов выражает мою душевную жизнь в стихах, мое мироощущение. Это не означает, что я не люблю других поэтов, но без двоих я не могу практически прожить ни дня».

Татьяна Александровна пишет: «Дезик и Зяма дружили всю жизнь, до последней минуты, в прямом трагическом смысле этого слова…»

Глава десятая
Мои встречи с Гердтом

Тот, кто не видит мир в своих друзьях,

не заслужил, чтоб мир о нем услышал.

И. В. Гёте

Однажды в 1988 году, встретившись с Зиновием Ефимовичем в Доме кино, я спросил его, есть ли у него среди сыгранных им ролей в кинематографе самые любимые. Со свойственной ему скромностью Зиновий Ефимович сказал: «Не могу ответить на ваш вопрос. Скажу лишь, что я гораздо чаще отказывался от ролей в кино, чем соглашался играть. А любимая моя роль? От автора — в роммовском фильме “Девять дней одного года”. Поверьте, что за экраном можно сыграть лучше и больше сказать, чем на экране», — и улыбнулся своей неподражаемо-печальной улыбкой.

Девятое февраля 1989 года. В этот день в Доме кино состоялся вечер памяти Соломона Михоэлса. Помню, что на этом вечере были дочери Михоэлса и все в ту пору еще живые актеры ГОСЕТа (Государственного еврейского театра). Вечер удостоил своим участием Иван Семенович Козловский, друживший с Михоэлсом. Я познакомил Гердта с Моисеем Соломоновичем Беленьким, в прошлом директором училища при еврейском театре, и с дочерью Михоэлса Натальей Соломоновной. Зиновий Ефимович сказал, обращаясь к Беленькому:

— Вы меня, наверное, не помните, но я вас вспоминаю на одном из вечеров в нашем театре. Вы были на спектакле «Леса шумят».

— Еще бы, ведь это спектакль о ваших земляках, о евреях — белорусских партизанах.

— Я не совсем из Белоруссии, но около. Я родом из Себежа.

Тут в разговор вмешался Козловский:

— Как жаль, что нет на этом вечере Соломона Михайловича! Знаете, что бы он спел?

— Думаю, что знаю, — и Зиновий Ефимович тут же напел на идише песенку о меламеде, обучающем детей в хедере.

Я спросил Зиновия Ефимовича, не споет ли он эту песенку со сцены.

— Нет, я буду читать отрывок из книги Канделя.

Готовили вечер Евгений Арье и Александр Левенбук. В тот день Гердт блистательно читал фрагменты из книги Феликса Канделя «Врата исхода нашего», а когда речь зашла о жестоком аресте соратника Михоэлса, замечательного актера Вениамина Зускина (его, больного, буквально на носилках унесли из Боткинской больницы в тюрьму, а потом расстреляли), зал замер в напряженной тишине: многие не в силах были сдержать слезы… Когда Гердт вышел за кулисы, аплодисменты еще долго не смолкали.

Чуть позже Зиновий Ефимович подошел к Ивану Семеновичу Козловскому и сказал: «Знаете, у меня никогда не было жажды аплодисментов, но сейчас случай особый — это не мне аплодируют, а Михоэлсу и Зускину. Зависть — вовсе не моя черта. Но вам завидую — вы так долго знали Соломона Михайловича и дружили с ним. Мне посчастливилось видеть его игру на сцене. Он был истинным зеркалом и эпохи, и своего народа…» Козловский задумался, потом сказал: «Хорошо, что мы дожили до сегодняшнего вечера. О Михоэлсе еще будут сняты фильмы, написаны книги. А вот этот молодой человек, — Иван Семенович представил меня, — написал монографию “Соломон Михоэлс”. Надеюсь, вскоре она выйдет в свет». Гердт протянул мне руку: «Буду ждать вашей книги…»

Потом все мы сидели в комнатке за сценой. Гердт, обращаясь к Козловскому, сказал: «Вы помните похороны Михоэлса?» Иван Семенович вспомнил многих из тех, кто был в Государственном еврейском театре в день похорон: «Помню слезы на глазах Образцова, рядом с ним стояли Сперанский, Самодур и еще кто-то. Еще я помню, что именно на похоронах Михоэлса я читал любимую им и мною поэму Уткина “О рыжем Мотэле”».

Тут Гердт вдруг стал читать стихи Уткина:

И дед и отец работали.
А чем он хуже других?
И маленький рыжий Мотэле
Работал
За двоих.
Чего хотел, не дали.
(Но мечты его с ним!)
Думал учиться в хедере,
А сделали —
Портным.

Немного задумавшись, внимательно посмотрев на меня и Зиновия Ефимовича, Иван Семенович продолжил:

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению