Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Эрнст Ганфштенгль cтр.№ 51

Гитлер поступал так со всеми по очереди. Однажды за столом он принялся распекать Генриха Гофмана, критикуя его фотографии, заявляя ему, что тот слишком много пьет и курит, что он себя погубит, если будет продолжать вести такой образ жизни, и тому подобное. А потом, когда Гофмана не было в комнате, он похвалил его за спиной, чтобы держать остальных на своих местах. Также Гитлер заявлял такое, что потом оказывалось явной ложью. Мы остановились в одном большом поместье в Мекленбурге, которое, я полагаю, принадлежало бывшему мужу Магды Геббельс. Управляющий имением Вальтер Гранцов был членом партии. Я узнал, что на его и нескольких других фермах в округе трудились безработные студенты, создавшие, как они называли, артаманское общество. Они не получали зарплату, только питание, и главной их целью было не дать польским рабочим прийти сюда и обосноваться на этой земле. Их идеализм поразил меня, и я сказал Гитлеру, что он должен выступить перед ними. Их собрали, он произнес очень неплохую получасовую речь, похвалив их усилия, и особенно поблагодарил за то, что они препятствуют притоку чужой крови в Германию. Что мне больше всего понравилось – это его заявление, что «в Третьем рейхе национал-социалистов мы, немцы, никогда не будем пытаться проникнуть в чужие нации или подчинять их своей воле. Это было бы повторением ошибки римского империализма». Если он верит в это, подумал я, тогда не будет опасности новой войны, если он придет к власти, но я недооценил способность Гитлера говорить людям то, что они хотят слышать, и держать при себе истинные намерения.

На первых президентских выборах 13 марта Гитлер собрал 11,4 миллиона голосов против 18,6 миллиона, поданных за Гинденбурга, лишь чуть-чуть не позволив старому президенту набрать необходимое большинство. Голоса за нацистов за восемнадцать месяцев возросли на 86 процентов, но многие из них были в отчаянии от результатов. Партия была так же далека от власти, как всегда. Геббельс буквально рыдал от пережитого поражения, хотя Герингу удалось сохранить более холодный разум. В какой-то момент было настроение отказаться от участия во втором туре голосования через четыре недели, но я чувствовал, что сейчас останавливаться нельзя. Когда радикалы видели выход лишь в вооруженном восстании частей CA, я спорил с Гитлером и говорил, что ему надо опять выставить свою кандидатуру. Треть населения продемонстрировала готовность воспринять его как человека с качествами президента. «Вам надо дать миру время привыкнуть к идее, что за Гинденбургом может прийти Адольф Гитлер. До сих пор они знали вас лишь как лидера оппозиции, – говорил я ему. – Чтобы победить, вам надо добиться поддержки более мелких партий». Я считал, что необходимость достижения компромисса с другими политическими лидерами подействует как тормоз на необузданных партийцев. Как бы там ни было, Гитлер вновь участвовал в выборах и получил на два миллиона больше голосов. Гинденбург прибавил себе еще один миллион, и этого было более чем достаточно.

Возникновение Гитлера как национальной и действительно международной личности первого ранга породило одну из тех конфронтации, которые приводили в восторг историков, – с сэром Уинстоном Черчиллем. Сэр Уинстон упоминает этот случай в своих мемуарах, но, поскольку в то время он не обладал всеми фактами, эта история будет звучать несколько иначе. Я довольно много времени провел в обществе его сына Рендольфа в ходе наших предвыборных поездок. Я даже организовал для него полеты на самолете вместе с нами один или два раза. Он обратил мое внимание, что его отец приезжает в Германию и что нам следует организовать встречу. В апреле в ходе (или после) президентских выборов я прилетел вместе с Гитлером в аэропорт Мюнхена, где меня ждало сообщение от Рендольфа, переданное по телефону. Его семья остановилась с какой-то группой в отеле «Континенталь» (а не в «Регина-палас», как ошибочно указывает в своих мемуарах сэр Уинстон). Они ждали меня к себе на ужин и надеялись, что я смогу привести с собой Гитлера для встречи с отцом Рендольфа. Я сказал ему, что сделаю все, что смогу, но мы очень устали, были грязные и небритые, и я ему перезвоню.

Я отыскал Гитлера в Коричневом доме и внезапно появился в его кабинете, который был, надо сказать, похож на какой-то холл в отеле в стиле раннего Адлона или позднего северогерманского Ллойда, но таков уж был его вкус. Гитлер хотел заняться делами и был в своем самом неприступном состоянии. «Господин Гитлер, – обратился я. – Мистер Черчилль – в Мюнхене и хочет встретиться с вами. Это великолепная возможность. Меня просили приехать с вами на ужин сегодня вечером в отель «Континенталь».

Я почти увидел, как опустился непроницаемый занавес. «Ради бога, Ганфштенгль, неужели вы не видите, как я занят? Какого дьявола и о чем мне с ним разговаривать?» – «Но, господин Гитлер, – возразил я, – это самый простой в общении человек на земле – об искусстве, о политике, архитектуре, обо всем, что вам заблагорассудится. Это один из влиятельнейших людей в Англии; вы должны с ним встретиться». Я упал духом. Гитлер выдвинул тысячи оправданий, как это всегда делал, когда боялся встречи с кем-то. При мысли о личности, которую он считал себе равной в политических способностях, вновь возник неуверенный буржуа, человек, который не ходит на уроки танца из опасения стать посмешищем, человек, который обретает уверенность лишь в манипуляции ревущей аудиторией. Я попробовал сделать последний гамбитный ход: «Господин Гитлер, я поеду на ужин, а вы приедете позже, как будто за мной, и останетесь на кофе». Нет, нет, нам надо завтра рано вставать – что я впервые услышал от него, потому что думал, что у нас впереди два-три дня отдыха: «В любом случае говорят, что ваш господин Черчилль – ярый франкофил».

Я позвонил Рендольфу и попытался скрыть свое разочарование, отметил, что он встретил нас в наихудший момент, но предположил, несмотря на то что хорошо знал обратное, что Гитлер может присоединиться к нам на кофе. Сам я прибыл в назначенное время. Там были госпожа Черчилль – невозмутимая, интеллигентная и прелестная женщина, лорд Кемроуз, профессор Линдеман, одна из дочерей Черчилля и пара молодых людей, имена которых я забыл. Примерно в десять часов мы сели ужинать, причем госпожа Черчилль сидела по правую руку от меня, а мой хозяин – по другую сторону. Мы толковали о том о сем, а потом Черчилль стал упрекать меня за антисемитские взгляды Гитлера. Я попытался, насколько можно, смягчить тон беседы по этому вопросу, сказав, что настоящая проблема – в притоке восточноевропейских евреев и избыточном представительстве их соратников по вере в ряде сфер деятельности. Черчилль выслушал очень внимательно, заметив: «Передайте вашему боссу от меня, что антисемитизм может быть хорошей начальной закуской, но это плохая реклама». Мне пришлось выслушать объяснение этой части сленга, что вызвало смех у остальной части присутствовавших.

Я заметил, что лорд Кемроуз по ту сторону стола очень внимательно прислушивался ко всему, что говорил Черчилль, но после кофе, бренди и сигар мы с хозяином отодвинули стулья от стола, и тон его речи стал более доверительным. Я до сего дня помню эту сцену. Левой рукой, что была ближе ко мне, он держал рюмку бренди, почти касаясь губ, так что слова его только-только долетали до моих ушей, а другой рукой держал толстую сигару. «Скажите, – спросил он меня, – что ваш шеф думает об альянсе между вашей страной, Францией и Англией?»