Целиковская - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Вострышев cтр.№ 31

Венеция осталась в памяти Целиковской как прекрасная акварель, как город, где вот уже на протяжении многих веков постоянно появляются на свет талантливые мастера, чье творчество веселит и радует человеческие души.

В последующие годы Целиковская изъездила десятки стран, свободно общаясь с иностранцами без переводчика, сдружилась со многими мировыми знаменитостями. Но каждый раз с радостью возвращалась в свою квартиру на улице Чайковского, к семейному очагу.

Как воссоздать образ человека, который был частью твоей жизни, находился в сфере досягаемого, которому можно было позвонить, услышать любимый звонкий голос, шутливое приветствие? Она всегда начинала телефонный разговор: "Людмила Васильевна! (Я тоже Людмила Васильевна) Я любил Вас так сильно, а теперь Вы мне кажетесь как зверь!" Можно было получить впечатление от любого жизненного явления, прочитанного, увиденного и, конечно же, Ц.У. (ценные указания) и говорить… говорить… говорить… обо всем…

Что в жизни важно? Наверное, как другой человек воспринимает мир и как этот мир воспринимаешь ты. На этом, вероятно, и основываются взаимоотношения между людьми.

Чем же покоряла Целиковская? Да, бесспорно, именем-легендой, да, эффектом всеми узнаваемой улыбкой — от Президента до официанта — это явление называется слава (к ней, кстати, она была довольно равнодушна). И бесконечной открытостью, откровенностью, любопытством и любознательностью ко всему существующему и существовавшему. Пожалуй, ее главная черта — это страсть к познанию. Изучить все: литературу, живопись, музыку, языки, систему воспитания детей, кулинарию, моду и во всем подход к предмету — хочу все знать! Мир Целиковской был таким бесконечным, как Вселенная, и к нему всегда хотелось прильнуть и прикоснуться. В него засасывало, как в омут. Там жили воспоминания, легенды, биографии, судьбы — сама история.

Впервые я увидела Люсю у нас дома. Ее мама была певицей и дружила с моей мамой еще с астраханских времен. Она пришла к моей маме, когда готовила роль Лауры в "Маленьких трагедиях" Пушкина. Пушкина она обожала, была автором пьесы о Пушкине "Товарищ, верь!.." в Театре на Таганке. Она ворвалась в дом, как искра, которая зажгла все пространство, сияя голубыми лучами необыкновенных глаз. "Мне нужен романс к спектаклю", — попросила она мою маму. Позже она рассказывала мне так:

— Пришла к Вам и вижу — у двери стоит девочка-бука (это была я) и подумала, почему она такая мрачно-надутая?

И, наверное, все последующие годы, когда я уже поступила в Театр имени Евг. Вахтангова и стала актрисой, Люся, вспоминая эту первую встречу, пыталась подставить мне плечо, понимая, что с моим ощущением мира мне будет тяжело в этом искрометно-ироничном и очень взыскательном театре. Она меня действительно опекала.

Так случилось, что очень скоро после моего поступления в Театр им. Евг. Вахтангова ее муж, Юрий Петрович Любимов, актер нашего театра, сделал в Училище им. Щукина спектакль "Добрый человек из Сезуана" со студентами. Этот спектакль имел невероятный успех и такой резонанс, что Любимову предложили возглавить Театр на Таганке, и он стал главным режиссером.

Во всех гастролях Вахтанговского театра, во всех поездках по городам и весям я была рядом с Людмилой Васильевной, и она подарила мне такую жизнь, о которой я и мечтать не могла. Как она преодолевала все тогдашние трудности кочевой актерской жизни! Всегда все сама, всегда готова на любые подвиги. Ее умение владеть ситуацией не знало границ. Собрать экономно чемодан — секунда, сварить на плитке кофе, чай, геркулесовую кашу, сбегать на базар, насладиться натюрмортом — какие краски! Сыграть спектакль, как последний: "это событие жизни", выпить бокал шампанского, а главное — поговорить. Это был диалог — всегда!

Ее рассказы — острые. Меткие, очень точные, поэтому картины восстанавливались мгновенно, будь то Омск в годы войны — не самое легкое время — все дышало юмором, точностью наблюдений. Она рассказывала:

— В роли "царихи" (как ее называл Эйзенштейн) мне пришлось лежать в гробу. Как же мне было неуютно! А снимали долго, я прямо чувствовала, что у меня от ужаса волосы начинают на голове шевелиться!

Кстати, она бережно хранила его рисунки с шуточными каламбурами и стихами. Тот же Эйзенштейн говорил:

— Хотите узнать страну, идите на рынок и на кладбище, все станет понятно.

Вот мы за границей и следовали урокам великого мастера — ходили на рынки, кладбища, но и, конечно, в художественные галереи. Живопись и архитектура — как же без этого? Перед поездкой в Бельгию долго говорили о Мемлинге, "обязательно Мемлинг!" Но и без музыки — никак! Поэтому — все оперные и концертные залы. Люся была вечной ученицей, и меня этим вдохновляла. Р.Н.Симонов всегда говорил:

— Учитесь, наблюдайте, познавайте мир и всегда учитесь всему! Наблюдение — это основа жизни актера.

Люсин девиз: "Я — клоун" — и она показывала с ходу всех и вся. Самые надменные и великие личности в ее показах и клоунадах становились глупыми и ничтожными. Любимая ее фраза: "То, что смешно, уже не страшно!" И, идя с очередного приема, говорила: "Ну что? Как всегда работала клоуном". Понятие "клоун" было для нее выше всего. Но этого жизнерадостного "клоуна" судьба ставила порой в очень тяжелые ситуации, и даже искусство воображения было бессильно. Какое мужество пережить банальную подлость. Ведь что-то великое можно понять и простить, но уровень пошлости тем и примечателен, у него нет уровня. С этим Люся не смирялась. Она всегда была бойцом!

За Таганку — ради Бога!

За друзей — на танк и баррикаду!

"Людмилец! — скажи, если что, я закрою амбразуру!"

Конечно, кто мог заменить ей Эйзенштейна?!! Где бы нашлись люди, равные ей?! Она нашла Сахарова, Солженицына, Пастернака, с ними дружила "без страха и упрека" — хотя это было даже для Целиковской, которую узнавали воробьи на улицах и чирикали: "Целиковская!" — даже для нее это было великой роскошью — существовать на грани риска. У нее не было чувства страха вообще. Если и была тревога, то только за обожаемого сына Сашеньку, который в детстве много болел, а потом пошел не по пути искусства, он закончил Бауманский институт, или переживания за любимого внука Карика.

Их дом на улице Чайковского напоминал одновременно избу-читальню, просветительский центр, фабрику-кухню. Все рукотворное — сами солили, мариновали, пекли, пошивочный цех: сшить занавески — раз плюнуть, связать свитер за один вечер — пожалуйста. Весь любимовский интеллектуальный штаб обедал и вырабатывал идеи, и всех надобно накормить и приветить! Если не падала от усталости после всего этого, садилась за рояль и пела романсы. Вот такая была женщина!

Денег у нее никогда не было в достатке, т. е. никаких сбережений — все тратилось на жизнь и, когда кто-то просил взаймы, отправляла ко мне: "Людмилец! Одолжи, это хорошие люди, отдадут!"

Однажды, в солнечной и божественной Италии, Юрий Петрович отдал ей весь гонорар за спектакль, который он ставил в Милане, по тем временам целое состояние. Она положила его в сумочку, а сумочку тут же украли в сырном магазине. И как они это восприняли? Всем рассказывали как анекдот и смеялись над своим ротозейством.