Патриарх Тихон - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Вострышев cтр.№ 67

— В своих действиях я руководствовался пониманием церковным, евангельским…

Специально подобранная атеистическая публика, слушая владыку, все больше проникалась к нему уважением: ни показного бахвальства, ни желания переложить вину на других, ни уверток от ответов на конкретные вопросы. И при этом твердая уверенность в своей правоте, в правоте, которая идет не от тщеславия, а от любви к Церкви и православному человеку.

Судьи переполошились. Чтобы сбить очарование митрополитом, в атаку был брошен боевой авангард — получивший за ненависть к православию звание «почетного красноармейца» Красиков. Его обвинение было построено не на фактах, а на полуграмотных революционных фразах, с помощью которых он уверенно продвигался в высший эшелон власти:

— Дело идет о церковной организации, о церковной периферии и примыкающих к ним кругам, которые используют эту имеющуюся еще в наличности религиозность русского крестьянина, русского рабочего, русского обывателя с целью классовой, с целью ниспровержения рабоче-крестьянского правительства и вообще строя, который сейчас стремится создать трудящийся класс населения…

— Когда мы разрушили Старое государство, когда разрушили старую классовую самодержавно-монархическую и капиталистическую систему и разрушили весь аппарат этой системы, то есть чиновнический, бюрократический, военный аппарат, то мы, конечно, должны были разрушить и часть этого аппарата церковного…

— Кто мешал Вениамину, имея доступ в Смольный, имея перо и чернила, сказать советской власти или просто написать в Совнарком: граждане коммунисты, а вы знаете, что я, собственно говоря, имею право выгнать там всю эту белогвардейщину?..

— В Русской Церкви не было ни одного момента живого, каким иногда некоторые Церкви еще отличались в некоторые периоды своей исторической жизни…

— А когда, наслушавшись этих детских сказок, лупят здесь Введенского камнем по голове, то говорят: «Ведь это частица толпы, она, конечно, невежественна, но на это не стоит обращать внимания». Восемнадцать зубов выбили!..

Разохотился Красиков на лживые слова, сыплет ими уже совсем без разумения. Он уже готов судить Петроградского митрополита за камень, брошенный на улице старой женщиной в протоиерея Введенского — новоявленного иуду, донесшего в следственную комиссию на арестованное духовенство, будто бы все они — контрреволюционеры и все их помыслы не в делах церковных, а в восстановлении самодержавия. Все чаще срываются с революционного языка обвинителя грозные слова: «черносотенство», «масса понимает», «советская власть сметет митрополита», «пособники мрака», «пролетарская совесть». Приговор предрешен не здесь, в зале, где вряд ли кто-нибудь искренно верил в виновность владыки, а там, в бывшей святыни православия — Московском Кремле, где ныне упражняются в ненависти к многовековой русской культуре псевдонародные комиссары. Правда, главный виновник уничтожения Церкви — Ленин — уже не может порадоваться успехам предложенной в его письме кампании — в летней резиденции Горки 11/24 мая его настиг удар паралича.

И уже не может никак изменить заранее спланированный спектакль-судилище эмоциональная речь защитника митрополита, бывшего присяжного поверенного Я. С. Гуровича:

— Одна из местных газет выразилась о митрополите, по-видимому, желая его уязвить, что он производит впечатление «обыкновенного сельского попика». В этих словах есть правда. Митрополит совсем не великолепный «князь Церкви», каким его усиленно желает изобразить обвинение. Он смиренный, простой, кроткий пастырь верующих душ, но именно в этой простоте и смиренности — его огромная моральная сила, его неотразимое обаяние. Перед нравственной красотой этой ясной души не могут не преклоняться даже его враги. Допрос его трибуналом у всех в памяти. Ни для кого не секрет, что, в сущности, в тяжелые часы этого допроса дальнейшая участь митрополита зависела от него самого. Стоило ему чуть-чуть поддаться соблазну, признать хоть немного из того, что так жаждало установить обвинение, и митрополит был бы спасен. Он не пошел на это. Спокойно, без вызова, без рисовки он отказался от такого спасения. Многие ли из здесь присутствующих способны на такой подвиг? Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мысли и поступков…

Гурович ощущал тщетность своих попыток спасти безвинных страдальцев:

— Все такие «данные», представленные обвинителями, свидетельствуют, в сущности, лишь об одном: что обвинение как таковое не имеет под собой никакой почвы. Это ясно для всех. Но весь ужас положения заключается в том, что этому сознанию далеко не соответствует уверенность в оправдании, как должно было бы быть. Наоборот, все более и более нарастает неодолимое предчувствие, что, несмотря на фактический крах обвинения, некоторые подсудимые, и в том числе митрополит, погибнут. Во мраке, окутывающем закулисную сторону дела, явственно виднеется разверстая пропасть, к которой «как-то» неумолимо подталкиваются подсудимые…

Гурович конечно же не знал о тайном распоряжении Ленина: чем больше «удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше», но помнил злодейский приговор по недавнему «делу 54-х» и пытался остановить несправедливость, взывая к элементарному разуму большевиков:

— Чем кончится это дело? Что скажет когда-нибудь о нем беспристрастная история? История скажет, что весной 1922 года в Петрограде было произведено изъятие церковных ценностей, что согласно донесениям ответственных представителей советской администрации оно прошло, в общем, «блестяще» и без сколько-нибудь серьезных столкновений с верующими массами. Что скажет далее историк, установив этот неоспоримый факт? Скажет ли он, что, несмотря на это и к негодованию всего цивилизованного мира, советская власть сочла необходимым расстрелять Вениамина, митрополита Петроградского, и некоторых других лиц? Это зависит от вашего приговора.

Вы скажете мне, что для вас безразличны и мнения современников, и вердикт истории? Сказать это нетрудно, но создать в себе действительное равнодушие в этом отношении невозможно. И я хочу уповать на эту невозможность… Я не прошу и не умоляю вас ни о чем. Я знаю, что всякие просьбы, мольбы, слезы не имеют для вас значения, знаю, что для вас в этом процессе на первом плане вопрос политический и что принцип беспристрастия объявлен неприемлемым к вашим приговорам. Выгода или невыгода для советской власти — вот какая альтернатива должна определять ваши приговоры. Если ради вящего торжества советской власти нужно устранить подсудимого — он погиб, даже независимо от объективной оценки предъявленного к нему обвинения. Да, я знаю, таков лозунг. Но решитесь ли вы провести его в жизнь в этом огромном по значению деле? Решитесь ли вы признать этим самым перед лицом всего мира, что этот судебный процесс является лишь каким-то кошмарным лицедейством? Мы увидим…

Вы должны стремиться соблюсти в этом процессе выгоду для советской власти? Во всяком случае, смотрите не ошибитесь… Если митрополит погибнет за свою веру, за свою безграничную преданность верующим массам, он станет опаснее для советской власти, чем теперь… Непреложный закон исторический подстерегает вас, что на крови мучеников растет, крепнет и возвеличивается вера… Остановитесь над этим, подумайте и… не творите мучеников.