– Стой! Кто-то снимает нас на камеру с моста.
– Не смотри. Сделай вид, что ничего не замечаешь.
– Ну и тип. Просто каланча какая-то. Он же не японец.
– Я же тебе сказала: не смотри. Он уже давно за мной ходит.
– Что ты его не отошьешь?
– Он неплохой парень. И по-японски здорово говорит.
– Выходит, он иностранец?
– Говорит, американец.
– В полицию о нем сообщила?
– Еще чего! Он снимает квартиру в нашем доме, на втором этаже.
– В твоем доме? Ты где-то здесь живешь?
– На следующем светофоре. Перейдешь через пути и сразу направо.
– А тебе не кажется, что эта несчастная кровать с самого начала ехала к тебе домой?
– Все может быть. У нас в доме есть крытая автостоянка, где можно хранить разные посылки. Правда, сейчас мы ею не пользуемся…
– А как клиника? У тебя сегодня выходной?
– Я оттуда уволилась. Уже давно. Ты не знал?
– Уже давно?
– Поехали дальше? А то скоро первый автобус придет… – Стрекоза похлопала ладонью по краю матраса, будто понукала лошадь, и кровать покатила дальше. – Потому что после того, как умерла мама, некому стало заниматься нашим магазинчиком.
– Каким магазинчиком?
– Торгуем табаком и косметикой. А этот жилец-американец повесил у нас разные таблички и вывески…
– Какие?
– Например, филиала Японской ассоциации за смерть с достоинством и…
– Мутный тип. Между прочим, он все еще снимает.
– Я просила тебя не смотреть.
– Почему?
– Он говорит, что, когда человек не знает, что его снимают, он выглядит более естественно.
– Вон у вас какие разговоры. Похоже, между вами довольно близкие отношения.
– У него длинные и стройные конечности, как у игольчатого краба. Как-то я видела в газете рекламу какого-то универмага. Там было фото знаменитого скульптора. Как его? Из головы выскочило. Короче, американец похож на его скульптуры. Тот же тип. Мне такие нравятся. Хотя он такой волосатый… Даже не знаю…
– Волосатый? Где?
– Везде, только на лице и ладонях волос нет.
– То есть совсем как обезьяна?
– Все же лучше, чем дайкон на теле.
Какое-то время мы молчали. Двигались вперед под неравномерный скрип кроватных колес.
Ханаконда, арагонда, анагэнта.
Красным перцем все натрешь
И в кожурку от банана это же и завернешь.
– Когда это случилось?
– Что именно?
– Мать когда умерла?
– На прошлой неделе первые семь дней отметили
[11].
– Странно получается. Ведь я пришел на прием в вашу клинику позавчера. Разве не так?
– Похоже, тебе надо голову проверить.
– Если по картинке, на которой свинья без хвоста, – увольте! Вы с самого начала смотрели на меня как на придурка. Это меня бесит.
– А ты помнишь, где и как потом блуждал?
– Надо объяснить?
– Ну не то чтобы…
– Ладно! История простая. Для начала меня прицепили к эвакуатору как нарушителя правил стоянки и свалили в подземный тоннель на какой-то стройке. Потом кровать пустили по рельсам… У тебя есть младшая сестра?
– Было две. Одна умерла, другая вроде сбежала из дома.
– Вот оно что? До того как оказаться здесь, я видел двух девчонок с поразительными глазами. У них уголки опущены. Первая помахала мне рукой из окна пустого поезда, с которым я чуть не столкнулся в этом тоннеле.
– Ты грубый, невоспитанный мужлан! Говоришь о девушке и копаешься в физических недостатках…
– Какие недостатки… Я считаю ее удивительно привлекательной… Правда! Одна, в пустом поезде… Она не выходит у меня из головы.
– Знаешь, какое у меня было прозвище в школе?
– Какое?
– Ракуган.
– Это вроде печенья, что ли?
– Нет, это меня из-за глаз так обзывали
[12].
– Мне нравятся такие глаза. Так и тянет лизнуть уголки.
– Давай дальше рассказывай.
– В конце тоннеля был причал. За мной приплыл баркас, на каких ловят каракатицу. Там под землей огромная сточная канава. Широкая, как четырехполосное шоссе. Когда-то, должно быть, это был канал. И вот превратился в сточную канаву. Плыл по течению какое-то время, пока не причалил к «Дайкокуя». Там на меня напал другой баркас с каракатицей. Мне быстренько удалось укрыться в «Мирских желаниях»… И когда в магазине меня уже собрались привлечь за воровство, появилась ты, как богиня спасения. Хочешь сказать, что это совпадение? Второй раз ты возникла сегодня утром, когда я в капусте ругался со своей мамашей. Чуть до крови дело не дошло, и тут неожиданно вмешалась ты. В самый нужный момент… Это ж уметь надо. Ты знаешь что-то такое, чего я не знаю. Так ведь?
– Я каждое утро выхожу на прогулку. Мне надо быть в форме, а то я сноровку потеряю. Как буду кровь брать тогда?
Три раза прозвенел звонок. К платформе приближалась вторая электричка.
– Как только получу обратно кошелек, тут же верну деньги за то, что купили в «Мирских желаниях», и за лапшу… Я его оставил в клинике, в одежной корзине.
– Что дальше было?
– О'кей. После «Дайкокуя»? Вернулся на баркас. Куда еще мне было идти? Потом баркас выбросило из тоннеля, и он сел на мель. И я оказался в Сай-но Каваре. Там тоже светало. Поэтому я и высчитал, что сегодня второй день.
– В Сай-но Каваре вход в реку Сандзу? Абортированные младенцы собираются там сотнями, поют, складывая камни, так?
– Там мощные серные источники и можно принимать ванны под открытым небом. После них с ногами вроде лучше стало. Мне показалось, что ростки после ванн стали вянуть…
– Как там они поют? «Мой первый камешек отцу…»?
– Я целиком помню. Я там подрабатывал, следил, чтобы все было правильно со стихами, за бесплатные талоны на ванны и питание…
История эта о Сай-но Каваре,
Где мечутся детские души меж раем и адом
В пещерах загробного мира.
Два, три, четыре, пять – им всем нет десяти.
Собрались в Сай-но Каваре и каждый плачет:
«Папа! Мама! Как без вас мне плохо!» -
Рыдает глас другого мира,
Стенанием пронзая плоть и кровь…
Потом уже идет знаменитое «Мой первый камешек отцу»…