Патриарх Гермоген - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Володихин cтр.№ 78

И вот на этом стоит остановиться особо.

На протяжении примерно полугода — с августа 1610-го до марта 1611-го — Россия имела чрезвычайно странное, можно сказать, аварийное устройство высшего государственного управления. Пока на троне сидел Василий IV, Московское государство сохраняло традиционный государственный строй — каким он был, скажем, при Иване IV или Федоре I. При слабом монархе, да еще с рядом законодательных уступок, сделанных царем в самом начале правления , но всё же — именно традиционный государственный строй. Русский государь из рода Рюриковичей, Боярская дума как аристократический консультативный совет при нем, приказное устройство административного аппарата, местнические преимущества знати, безраздельное главенство Русской православной церкви в духовной жизни народа. С марта 1611 года (разгром Страстного восстания) и до освобождения Москвы высшая государственная власть осуществлялась польским гарнизоном и пропольской администрацией. Притом последняя выглядела для всей страны как сборище подручников при иноземных офицерах, не более того. Территория, где эта власть сохраняла действительную силу, ограничивалась несколькими районами Москвы. Патриарх утратил власть и оказался в заключении. Боярская дума утратила власть и выполняла чисто декоративные функции. Местнический порядок разрушился. Государя не было. Действительный контроль за жизнью страны постепенно переходил к вождям земского движения. Иными словами, можно констатировать полное разрушение государственности. Наступило время «полевых командиров». Политические институты в России перестали работать, их нельзя назвать ни традиционными, ни реформирующимися, ни модернизационными, поскольку они просто на время пришли в состояние хаоса.

Но как управлялась Россия между падением царя Василия Ивановича и Страстным восстанием? Ответ на этот вопрос чрезвычайно поучителен.

Полгода три силы так или иначе пытались заполнить собой пустоту, возникшую после пленения государя. Это прежде всего боярское правительство во главе с первенствующим аристократом — князем Ф.И. Мстиславским; затем — поляки, представленные воинским командованием и группой русских администраторов, назначенных по воле Сигизмунда III; и, наконец, Священноначалие Русской церкви, возглавленное Гермогеном.

Польская политическая элита преследовала две цели: инкорпорировать Московское государство в Речь Посполитую, а также открыть новую территорию для миссионерской деятельности католицизма. При этом благом представлялось по минимуму соблюдать договоренности с национальной политической элитой России. Сам руководящий класс Речи Посполитой не имел единства по вопросу о генеральном политическом курсе в России. Задолго до начала Смуты в политике Речи Посполитой наметились две политические линии по отношению к России. Первой из них придерживались прежде всего Сигизмунд III и его ближайшее окружение. Она предполагала «завоевание России и ее военную колонизацию укрепленными поселениями шляхты по образцу деятельности конкистадоров в Новом Свете». Представителем второй являлся, например, коронный гетман Жолкевский. Суть ее — несколько мягче: военное вмешательство в дела Московского царства, по мнению ее сторонников, сочетать с мерами, направленными к соглашению с русским дворянством. Разумеется, такое соглашение мыслилось в виде «неравноправной унии», когда в обмен на предоставление шляхетских «свобод» и «вольностей» русское дворянство одобрило бы «превращение Русского государства в политический придаток Речи Посполитой» . Летом 1610 года Жолкевский, следуя этой второй линии, заключил договоренности с московской знатью и московским дворянством. Но потом… коса нашла на камень. Во время переговоров под Смоленском позиция представителей Москвы показала неосновательность расчетов на то, что государственное устройство Речи Посполитой покажется русскому дворянству привлекательным: «Составители инструкций для “великого посольства” не проявили никакого стремления к рецепции польско-литовских государственных институтов» . Проект соглашения, предложенный ими, представлял собой лишь договор о обычном военно-политическом союзе между государствами… Православная Церковь, значительная часть русского дворянства и горожан относились враждебно ко всякой идее соглашения с Речью Посполитой. В России мало кто изъявил готовность пойти на подчинение Речи Посполитой ради получения шляхетских «свобод» и «вольностей». Разве что небольшой слой высшей аристократии. Сигизмунд рассматривал русское общество как послушную массу, повинующуюся командам сверху. Исходя из этой, мягко говоря, бесхитростной посылки, он пошел по пути силового захвата власти в Москве, полного подчинения боярского правительства, прямого назначения послушных администраторов. В итоге его русские союзники потеряли всякий авторитет, появились настроения недовольства, которые подготовили почву для грандиозного земского движения против иноземной власти .

Итак, фантастическая самонадеянность короля помешала польским управленцам в России занять вакуум, появившийся на верхнем этаже власти после падения Василия IV.

Политическое направление большинства членов «Семибоярщины» вполне ясно: помимо князей Голицыных, Воротынских и Одоевских, они стремятся к модернизации политического строя. Они готовы принять царя-иноверца, если законодательные и управленческие прерогативы Боярской думы расширятся. Это значит: роль самого монарха уменьшится, его права и возможности сдвинутся от традиционного самодержавия в сторону республики с королем-президентом во главе, как в Речи Посполитой. Мстиславский со товарищи не просто от страха сдают полякам одну позицию за другой, не просто призывают покориться Сигизмунду, они пытаются заменить сильного русского царя на слабого польского. Это не трусость, а политическая программа, направленная к усилению роли первостепенной знати в государственном строе России. В перспективе такие изменения могли открыть для верхушки нашей знати путь к превращению в русскую магнатерию.

Но глубокий сервилизм в отношениях с поляками оттолкнул от боярской верхушки всё остальное русское общество. Столь своекорыстная модернизация, притом купленная столь дорогой ценой, никого, кроме высшей знати, не устраивала.

Что же касается Церкви, то она, как ни парадоксально, перетянула на себя важные функции высшей светской власти.

Ряд историков нашего времени воспринимают роль Церкви в организации земского движения как самую значительную, возможно, решающую. Ведь во времена Первого и Второго ополчений «представителями высшей центральной власти на местах считаются местные церковные иерархи с Освященными соборами, которые начинают выполнять функции глав местных правительств» .

Но это, допустим, труды провинциальных архиереев. А роль первоиерарха гораздо масштабнее.

Изначально политическая позиция святителя была проста — он стоял на стороне православия и всегда вел дело к торжеству истинной веры. Защита веры — дело чисто церковное — привела Гермогена к полностью самостоятельному политическому курсу. Этот курс пролагался независимо от поляков и, чем дальше, тем больше в пику их самовластию. А значит, он, чем дальше, тем больше расходился и с курсом боярского правительства, готового чрезвычайно далеко зайти в уступках Сигизмунду. Подобная самостоятельность и очистительная направленность сделали образ действий Гермогена весьма привлекательным для широких слоев населения. И в их глазах патриарх частично занял место царя. Иными словами, именно он в какой-то мере заполнил пустоту на высшем этаже власти. Недаром смоленские послы митрополит Филарет и князь Василий Голицын отвергли пришедшую из Москвы, от боярского правительства грамоту, указывавшую во всем положиться на волю Сигизмунда, поскольку не нашли под нею патриаршей подписи. Разгневанным полякам они так объяснили свое решение: «Изначала у нас в Русском царстве при прежних великих государях так велось: если великие земские или государственные дела начнутся, то великие государи наши призывали к себе на собор патриархов, митрополитов и архиепископов и с ними о всяких делах советовались, без их совета ничего не приговаривали… теперь мы сделались безгосударны, и патриарх у нас человек начальный (курсив мой. — Д. В.), без патриарха теперь о таком великом деле советовать непригоже… Как патриарховы грамоты без боярских, так боярские без патриарховых не годятся» .