Царь Федор Иванович - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Володихин cтр.№ 54

Именно от времен Федора Ивановича сохранились древнейшие документы (1592—1596 годов), свидетельствующие о правительственной рассылке книг, в том числе и печатных изданий, по провинциальным храмам и монастырям. Книги отправлялись в Елец, Верхотурье и Воронеж; весьма вероятно, были у подобного рода казенных обозов и другие адресаты. Строящийся в Воронеже Успенский монастырь получил из Москвы, среди прочего, «Псалтырь печатную» (1594) .

Москва XVI столетия скудна была духовным просвещением. Еще при митрополите Макарии много правильного говорилось о необходимости завести училища и навести порядок в умах духовенства, расстроенных невежеством, грубостью нравов, а также разного рода еретическими веяниями. На Стоглавом соборе постановили создать «училища книжные», притом не только в столице, но «по всем градом», исправлять отныне церковные книги «соборне» и «с добрых переводов», воспретить распространение рукописных книг, не прошедших справы. Книгопечатание призвано было служить этой великой цели, и основание его в «царствующем граде Москве» явилось добрым почином, едва не сорвавшимся и едва не забытым. К концу века собственных школ завести не удавалось — во всяком случае, источники того времени не сообщают о них ни единого слова; собственная академия будет оставаться в сфере мечтаний на протяжении еще целого столетия; лишь издательскую работу удалось возобновить. Вся она до великой Смуты связана была с тиражированием церковных текстов, главным образом литургических. Конечно, Часовники, Псалтыри и Апостолы можно было использовать лишь при научении простой грамотности, не более того. А все же и то элементарное духовное просвещение, которое совершалось посредством печатных книг, было изрядным шагом вперед по сравнению с первой половиной века. Оно давалось трудно, оно не утвердилось бы, не поддержи его монаршая воля. Оно было частью великого плана, исполнявшегося до крайности медленно, но все-таки не стоявшего на мертвой точке. План этот, завещанный Русской церкви святителем Макарием, заключался в преображении ее из организации богатой, влиятельной и свободной ото всякого подчинения иноверцам, но хаотически организованной и малокнижной, в собрание людей, ценящих виноград премудрости книжной и вполне искушенных в тонких вопросах богословия. Мощь колоссального тела нашей Церкви должна была напитать дух и разум ее. Русские монастыри и архиерейские дома следовало превратить в центры духовного просвещения, которые сравнялись бы с греческими и в конечном итоге возвысились бы над ними.

Таким образом, воздвижение русского патриаршества было не только знаком материальной мощи, свободы и долгой исторической судьбы православной церкви на Руси. Оно также играло роль обещания: перед русским духовенством открывается новая дверь и под ноги ему ложится новый путь. Пойти по нему — значит обрести силу знания, силу богословской учености. Государь Федор Иванович, сколько мог, способствовал тому, чтобы движение по этой дороге продолжилось.

И когда движение это прервет чудовищная судорога Смуты, отнюдь не он, последний царь из семейства Даниловичей, будет виновен в этом.

В царствование государя Федора Ивановича совершилось три великих деяния, прямо связанных с волей и поступками монарха. Первое из них — учреждение патриаршества в Москве, второе — разгром шведов на северо-западных рубежах страны, а третье — основание московского Данилова монастыря. Несли первое и последнее так легко и естественно ложатся в судьбу царя, мечтавшего быть иноком, то второе, если не всматриваться, совершенно выпадает из нее.

Государь лично участвовал в походе, победоносно завершил его и вернулся в Москву триумфатором, хотя в характере его не видно ни малейшей тяги к войне, армии, воинскому делу. Ему бы носить прозвище «Тишайший», доставшееся отнюдь не мирному царю Алексею Михайловичу…

Ни до, ни после похода против шведов Федор Иванович не участвовал в каких-либо военных кампаниях, осадах крепостей и полевых сражениях. Иван IV был далек от мысли отправить младшего сына с войсками. С начала же царствования самого Федора Ивановича его воеводы отлично справлялись с черемисским бунтом и обороной южных рубежей от крымских набегов. Кажется, ничто не требовало личного участия государя в русско-шведской войне. Надо полагать, опытные полководцы могли бы решить боевые задачи без него, как это было на юге и востоке державы. Не имея тактического опыта, смиренный, добродушный и миролюбивый монарх мог только помешать их работе.

Зачем же понадобилось ему отправляться на войну? Кто или, может быть, что подвигло Федора Ивановича заняться делом, столь для него несвойственным? Есть в этом настоящая большая загадка…

Для того чтобы разгадать ее, следует обратиться к дипломатической и военной ситуации, сложившейся к концу 1580-х годов на русско-шведских границах.

Прежде всего, российское правительство не сомневалось в необходимости вновь затеять войну на этом направлении. К тому вынуждала стратегическая необходимость. Русское царство слишком многое потеряло при Иване IV, во время последнего «раунда» Ливонской войны. Если в 1550-х годах шведов отбили шутя, не прилагая значительных усилий, то в 1570-х и 1580-х они оказались противником гораздо более грозным. Во-первых, сама Россия, истощенная длительными военными усилиями в Ливонии, утратила прежнюю мощь. Во-вторых, в союзе со Шведской короной выступала Речь Посполитая и, к сожалению, сами жители немецких городов Прибалтики, страшно недовольные политикой русских властей на завоеванных территориях. На землях, когда-то принадлежавших Ливонскому ордену, русских боялись и ненавидели. Выбирая для себя нового сюзерена, тамошнее население в последнюю очередь видело таковым московского государя. И предпочтение, оказанное им шведским войскам и шведской администрации — также не столь уж популярным, но все же более приемлемым, — стоило русскому правительству очень дорого. Иван IV принужден был отдать шведскому королю, помимо значительных завоеваний в Ливонии, еще и целый ряд собственных городов. Среди них оказались Ям, Копорье, Ивангород, Корела. Но особенно жалели о Нарве: до 1558 года она не входила в число владений русского государя, однако после сдачи нашим войскам оказалась поистине драгоценным приобретением. Нарва сыграла роль стратегически важного для России портового центра. Ее утрата больно ударила по русской торговле.

Русское правительство не раз предлагало шведам подписать мирный договор, по условиям которого «городки», издревле «тянувшие» к Новгородчине, передавались бы Московскому государству за солидный выкуп. Шведы раз за разом отвергали подобные предложения.

Итак, все русские «городки», безусловно, требовалось отвоевывать: там жило русское православное население, шли богослужения в храмах, канонически подчиненных митрополиту Московскому, и отдать все это навсегда протестантам, «прескверным люторам», как называли их в Москве, было делом позорным, да и просто непредставимым. Все равно что бросить раненого товарища на поле боя. Таким образом, тут причины у войны были не только и даже не столько политическими, сколько вероисповедными. Нарва же выглядела как желанный приз для русского меча и как весьма ценный инструмент для экономических предприятий русской казны.