Насмешник - читать онлайн книгу. Автор: Ивлин Во cтр.№ 76

Торжествующие генуэзцы привезли его на родину, хранили и берегли как величайшее сокровище республики. Двенадцать рыцарей были удостоены высокой чести хранить ключ от ларца, в котором он лежал, передавая по очереди друг другу. Так продолжалось год за годом. В 1476 году алхимикам специальным постановлением было разрешено провести над ним свои опыты, окончившиеся катастрофой. Его осколки хранились и почитались вплоть до революции. В 1809-м город захватили французские вольнодумцы и увезли Сакро Катино в Париж вместе с другими сокровищами. В 1815-м сосуд восстановили, но по дороге из Турина в Геную его уронили и разбили, и тогда обнаружилось, что он сделан из стекла. Однако пути человеческих умозаключений неисповедимы, и генуэзцы сразу решили, что все это был обман. Раз это не изумруд царицы Савской, то это и не Христова чаша. Рыцари больше не охраняли ее. Ее выставили на всеобщее профанное обозрение под видом objet de vertu ^[201] среди серебряных алтарных врат и византийских ковчегов, красиво расположив и подсветив, как это делается в музее Виктории и Альберта ^[202].

На второй день, позавтракав, я собрал чемоданы, облепленные наклейками пароходной линии, и прилег с книгой в руках. Спустя полчаса я услышал странные звуки: легкое потрескивание и шорох. Все мои наклейки, независимо от того, были они прилеплены на кожу или брезент, отклеивались и сворачивались в трубочку. Хм, подозрительно.

Прощайте, миссис Стич. Она возвратилась в Рим, перекинув через свою изящную ручку то ужасное пальто.

Посадка на пароход — Порт-Саид — Аден — Англичанин в море — Американцы в Африке

31 января. «Родезия» — пароход чистый, обладающий превосходными мореходными качествами, следующий точно по расписанию, располагающий плавательным бассейном, кинозалом и всеми современными удобствами, но без претензий на класс люкс. Меню было шикарное, с соблазнительными названиями блюд и, похоже, способное удовлетворить любой вкус. Я мало что могу к этому добавить, поскольку относился к этому плаванию как к курсу лечения. Пароход — одно из мест, где можно изображать аскета, никого этим не раздражая. Я питался главным образом фруктами и холодной ветчиной. Ни разу не заглянул в бар, где собирались более жизнерадостные пассажиры, и в итоге сошел на африканский берег куда более полным сил, нежели был, когда поднялся на борт в начале плавания.

Пароход был полон, но мне повезло получить каюту с ванной. Не то чтобы я видел большую пользу от ванной, находясь в море, поскольку, как я уже сказал, на пароходе чисто, как в больнице, так что, кроме дней стоянки в каком-нибудь порту, мытье превращается в пустую формальность; несколько первых дней после наступления жары освежающий душ доставляет большое удовольствие, но потом холодная вода становится горячей, и не успеваешь вытереться, как снова покрываешься потом. Но, плывя по морю, я сравнивал покой и простор каюты с грязью и теснотой, которые приходилось терпеть во время перелета за год до этого.

Сейчас, когда я пишу эти строки (в июле 1959-го), в «Таймс» появилась статья о кошмаре полета третьим классом. Я летал в Родезию первым классом. Возможно, нам, сидевшим на дорогих местах, завидовали, но мы не слишком сочувствовали жертвам, летевшим вторым классом. Нам хватало своих неприятностей. Было невозможно спать и трудно попасть в туалет. Читать с наступлением темноты под лампами, отбрасывавшими крохотный круг света, было сущим мучением. Всех нас, богатых и бедных, одинаково периодически высаживали из самолета, и, пока он дозаправится, приходилось ждать в аэропортах, чей предельно унылый вид умудряются усугубить предельной неприспособленностью для отдыха. Потребовался не один день, чтобы отойти от того перелета.

Глядя на разнообразные корабли в генуэзской гавани, я думаю о другом контрасте. Тут видишь суда всех возрастов, многие из них — ветхие развалюхи, однако все безопасны и надежны в отличие от самолетов, чей век недолог, поскольку они подвержены тому, что инженеры изящно именуют «усталостью металла», и превращаются влетающие крематории.

Воскресенье, 1 февраля. С нами плывут три священника, голландец, итальянец и американец ирландского происхождения, направляющиеся в разные миссии. А еще три группы монахинь, католичек и англиканок. Об англиканках идет слушок, что им отказали в причастии, но к обедне они ходят регулярно. С первого взгляда видно, что они англичанки и старые девы. Ни одна не может похвастать тем округлым веселым лицом с выражением от безмятежного до бессмысленного, какие видишь во всех католических монастырях. Повсюду в Африке уважают этих англиканских сестер за их добрые дела. Они не кажутся слишком радостными. Но кто я такой, в конце концов, чтобы корить их за это?

Большинство пассажиров сели на пароход в Лондоне, тут же перезнакомились и составили свои четверки за карточным и обеденным столами, так что я, не войдя ни в одну компанию, имею возможность изучать их со стороны. Я ожидал преобладания пожилых людей, каких встречаешь на зимних круизах по теплым вест-индским морям, где они лечат свои ревматизмы и бронхиты. Такие на пароходе есть, но их очень мало. Подавляющее же большинство — молодые люди, которые возвращаются к месту работы; не авантюристы, ищущие удачи, не строители империи — в современной-то Африке! — но сотрудники правительственных и крупных коммерческих Фирм, назначенные на мирные должности клерков, школьных учителей и землеустроителей; сыновья Государства Всеобщего Благосостояния; высококвалифицированные, благонравные, ведущие себя со стюардами как с равными. Многие из них с молодыми женами, с детьми и младенцами на руках.

Печатное объявление гласит: «Сегодня вечером за обедом капитан и его офицеры будут в Синей Парадной Форме Белой Парадной Форме Синей Повседневной Форме Белой Повседневной Форме». Ненужное вычеркнуто из списка, но мало кто обращает внимание на этот намек. Моя форма — один из дюжины смокингов, в которые я облачаюсь по вечерам.

Библиотека предназначена для взрослых. К тому же в ней нет радио. Вместо единственного измотанного оркестра на большинстве пароходов в наши дни повсюду развесили громкоговорители, пластинки крутятся без устали, музыка прерывается лишь на объявления — счета международного матча по крикету, географической и метеорологической информации с капитанского мостика, очередных развлечений, устраиваемых для пассажиров. (Один из призывов во время этого плавания доставил мне удовольствие: «Сегодня в 12.45 было замечено, как кто-то из пассажиров выбросил за борт плетеное кресло. Если он хотел выразить подобным образом свое недовольство, капитан хотел бы иметь возможность поправить положение».) Библиотека — мое прибежище. Она прилично укомплектована — несколько тысяч книг, из которых у меня есть лишь дюжина, да еще дюжины две я читал. Стюард говорит, что пароходная линия нанимает профессионального библиотекаря, который в Лондоне и Саутгемптоне посещает каждое судно и пополняет его библиотеку. Задача у него очень непростая, и он справляется с ней превосходно. Каждый может найти что-то на свой вкус. Для меня пребывание на пароходе — время почитать о местах, куда я направляюсь, и просмотреть прошлогодние бестселлеры. В день я проглатываю по две книги и никогда не остаюсь без чего-то сносного.