— Когда приходила? — машинально спросила Лиля, чтобы поддержать разговор. Проблемы усыновления ее сейчас совершенно не интересовали.
— Так перед убийством, — удивился Матвей. — В пятницу прошлую, вечером уже. Я книжку в компьютерном классе забыл. У нас же компьютерный класс в основном корпусе, а не в спальном, и побежал забрать, пока двери не закрыли. И видел, что в директорский кабинет женщина заходила. Такая… Хорошо одетая. Такие только по поводу усыновления приходят.
— Погоди. — Лиля вырулила на обочину, остановила машину и обернулась назад: — Матвей, повтори, что ты сказал? Ты в прошлую пятницу вечером видел, как в кабинет Колпиной заходила незнакомая женщина?
— Ну да. — Матвей уже начал сердиться, что она такая бестолковая. — Я вот и думаю, директрису потом убили, и теперь этой женщине придется с новым директором заново договариваться. А это ж время. Кто-то мог уже в семье жить, а не получилось.
— А ты бы мог эту женщину описать? — спросила Лиля, чувствуя, как перестает дышать. — Ты ее запомнил?
— Ну, я ее со спины видел. Пожилая такая женщина. Не старая, как бабушка, но в возрасте. Одетая хорошо, в косынке на голове и в темных очках.
— В помещении в темных очках? — засмеялся вдруг Гришка. — Не лето же…
Но Матвей подтвердил, что да, в помещении в очках. Но мало ли, кому как ходить нравится.
Лиля всерьез задумалась. Колпину убили в пятницу вечером, после пяти, когда ушла секретарша и остальные сотрудники, но до семи, когда на свой пост заступила охрана. Примерно в это время убийца зашел в ее кабинет, где Колпина, со слов секретарши, назначила кому-то встречу, и убил ее. И в это самое время Матвей видел неизвестную пожилую женщину, входящую в приемную. Букет, оставленный на теле Светланы Панфиловой, из бара, куда его доставил курьер «Мира цветов», тоже забирала женщина. Получается, что она — тот неведомый пока маньяк, которого они ищут? Или маньяк — все-таки мужчина, но у него напарник? Или женщина была той самой, которой Колпина назначила встречу, и речь действительно шла об усыновлении, а убийца дождался завершения разговора и только после этого нанес роковой удар жертве? Как бы то ни было, незнакомку, увиденную Матвеем, нужно было срочно найти.
— Скажи-ка мне, а она была похожа, скажем, на Степину бабушку? — спросила Лиля, выруливая обратно на дорогу. Спрашивала она на всякий случай, просто для очистки совести. Но мальчик почему-то молчал. — Ты чего, язык проглотил?
— Я думаю, — серьезно ответил Матвей. — Я не знаю, как ответить на твой вопрос, чтобы это было правдой. Я, конечно, видел бабушку Степы там, за сценой, и мне кажется, что в интернат приходила не она. Но поручиться за это я не могу, потому что все-таки я видел ее недолго, а ту женщину в коридоре вообще несколько секунд. Там было темно… В общем, я не уверен.
— Понятно, малыш. Ты главное не расстраивайся, — быстро сказала Лиля. У этого ребенка была очень тонкая душевная организация, и она видела в зеркало заднего вида, что он чуть не плачет от того, что не может ей помочь. — Ты и так большой молодец. То, что ты видел, нам очень-очень поможет. Только давай договоримся, что больше ты никому про это говорить не будешь. Хорошо?
— Это может быть опасно, — снова подал голос Гриша.
— Я не скажу, — пообещал Матвей и вдруг улыбнулся так ясно, что у Лили в зеркале заднего вида чуть не засверкали солнечные зайчики. — И я не боюсь, потому что я знаю, что ты меня защитишь.
* * *
Профессор Лагранж визиту своей бывшей студентки Ветлицкой обрадовался. Лиля знала, что старик полгода назад похоронил жену. Несмотря на почтенный возраст, он по-прежнему был заведующим отделением судебной экспертизы в больнице и преподавал в юридической академии. Это позволяло ему чувствовать свою нужность и как-то занимать будни, но по выходным, оставаясь дома, он начинал отчаянно тосковать по супруге. Сын его уже много лет жил в Америке, дочь с семьей обосновалась в Москве, и старик, предоставленный сам себе, был несказанно рад случайным гостям.
Он так суетился вокруг Лили, снимая с нее ярко-желтое пальто, предлагая тапочки с пушистыми помпончиками, под локоток провожая ее в просторную светлую кухню с высокими «сталинскими» потолками и широким окном во всю стену, наливая огненный чай и пододвигая корзиночку с печеньем, что ей тут же стало стыдно, что она так редко его навещает.
Лиля вообще часто думала о том, как трудно совместить работу с ее непреходящими делами и обязанностями, воспитание сына, внимание к маме, домашние хлопоты по хозяйству и личную жизнь, подруг, других людей, нуждающихся в ней, вот как, к примеру, профессор Лагранж, а также собственные желания — поваляться с книжкой на диване, сходить в салон красоты, устроить шопинг или позагорать на чьей-нибудь даче летом.
В суровой реальности жизни постоянно приходилось чем-то жертвовать. К примеру, Лиля полностью исключила из своего повседневного графика и личную жизнь, и заботы о собственной внешности, и людей, которых можно было назвать лишь относительно близкими. Работа, сын и мама были неизменной константой, а все остальное она откладывала и переносила на потом, в светлое будущее, которое, наверное, когда-нибудь наступит. Сейчас, сидя за круглым столом, накрытым безукоризненно чистой белой скатертью, она вдруг остро пожалела об этом.
Подливая ей чай, Лагранж рассказывал о научных статьях, которые опубликовал за последние полгода, о книге, которую начал писать, а также об успехах детей и внуков. Везде, куда падал глаз, у него лежали книги. Эту особенность его квартиры Лиля хорошо помнила еще по прошлым визитам. При этом ощущения беспорядка не возникало. В этом доме все лежало на своих, строго отведенных местах, полы сверкали, пыль была истреблена как класс, стекла в любое время казались только что вымытыми. Правила, заведенные много лет назад Марией Викторовной Лагранж, неукоснительно соблюдались ее мужем до сих пор. Откуда он черпал на все силы, а главное, в чем скрывался секрет его неугасающего, неукротимого интереса к жизни? Лиля много бы отдала, чтобы это понять, поняв, переложить на собственную жизнь.
Профессору было интересно все — экономика и финансы, история древних ацтеков, результаты биатлонных состязаний, классическая музыка, современная литература. Лиля знала, что в последние годы, помимо научных трудов, он писал еще и художественные произведения — короткие повести, основанные на реальных событиях. В их основу ложились воспоминания детства, истории пациентов, наблюдения за людьми и человеческой природой. Высокий, статный, с окладистой седой бородой и гривой белых, как снег, длинных волос, спускающихся на плечи, он казался глыбой, скалой, последним из могикан, удивительным представителем того уникального поколения, на котором держалась история страны. Это была уходящая натура, которую нужно было успеть познать, вобрать в себя, впитать ее опыт, с помощью которого можно было стать лучше, чище, более настоящим, что ли. Лиля точно знала, что сейчас таких людей, как Лагранж, уже нет.
— Франц Яковлевич, я вообще-то по делу, — жалобно сказала она, не смея поднять на старого профессора глаза.