The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография - читать онлайн книгу. Автор: Хантер Дэвис cтр.№ 21

В детстве у него были золотистые волосы — Джон пошел в родню по материнской линии. Его всегда принимали за сына Мими, и ей это нравилось. Чужим она никогда не возражала.

Бдительная Мими не спускала с мальчика глаз, старалась уберечь от общения, как она выражалась, с «хулиганьем».

«Как-то раз иду по Пенни-лейн и вижу ватагу мальчишек — стоят кружком, наблюдают за дракой. „Прямо как эта шпана из „Роуз-лейн““, — думаю. Это другая школа, не та, где учился Джон. Потом они расступаются, и из толпы выходит жуткий мальчишка в разорванном пальто. И я с ужасом вижу, что это Джон… Джону всегда нравилось, когда я рассказывала эту историю. „В этом ты вся, Мими. Все остальные вокруг — хулиганье“».

По словам Мими, в играх со сверстниками Джон всегда метил в лидеры. Но в школе это стало гораздо опаснее. У Джона была своя банда, и он вечно с кем-нибудь цапался и дрался — доказывал свое первенство. Айвен Вон и Пит Шоттон, два его самых близких школьных друга, говорят, что дрался он постоянно.

Этих парней Мими одобряла — они жили по соседству, в таких же двухквартирных домах, — но кое-каких других на дух не выносила.

«Ну да, в Давдейле я постоянно дрался, а если противник был сильнее, я давил на психику. Пугал, грозил мокрого места от него не оставить, и они верили… Мы с одним парнем тырили яблоки. Ездили на „колбасе“ трамваев по Пенни-лейн — сядем и катим многие мили, не платя за проезд. Страшно было до усрачки… Среди ровесников я был заводилой. С раннего детства знал кучу похабных анекдотов — меня соседская девчонка научила… Моя банда промышляла мелким воровством в магазинах. Стягивали трусики с девчонок. Иногда дело пахло керосином и всех хватали, но мне всегда удавалось удрать. Было страшно, но из всех родителей только Мими так ничего и не узнала… Другие родители меня ненавидели, запрещали своим детям со мной водиться. Я им вечно дерзил. Большинство учителей ненавидели меня лютой ненавистью… Повзрослев, мы перестали просто набивать карманы конфетами и стали тырить то, что можно было продать, — сигареты, например».

С виду его жизнь с любящей, доброй, но строгой Мими была вполне благополучна. О детстве Мими Джону не рассказывала, но у него сохранились смутные воспоминания, и с возрастом его все больше тревожили вопросы, ответов на которые он не находил.

«Когда приходила Джулия, он пару раз меня расспрашивал, — рассказывает Мими. — Но я не хотела посвящать его в подробности. Как я могла? Он был счастлив. Не скажешь ведь: так и так, твой отец негодяй, а твоя мать нашла себе другого. Джон был счастлив, пел днями напролет».

Джон помнит, как начал задавать Мими вопросы и неизменно получал одни и те же ответы. «Мими объясняла, что мои родители разлюбили друг друга. Ничего плохого о них не говорила… Вскоре я про отца забыл. Как будто он умер. Но с матерью я изредка виделся, и мои чувства к ней никогда не угасали. Я часто о ней думал, хотя долго не догадывался, что живет она всего милях в пяти или десяти… Однажды мама пришла к нам — в черном пальто, лицо окровавленное. Какой-то несчастный случай. Я не мог смотреть. Думал: это моя мать, она вся в крови. Убежал в сад. Я ее любил, но хотел отгородиться. Малодушие, пожалуй. Я все свои чувства старался скрывать».

Может, Джону и казалось, что свои эмоции и переживания он загнал глубоко внутрь, но Мими и трем другим тетушкам — Энн, Элизабет и Харриет — он виделся открытой книгой, жизнерадостным ребенком. По их словам, Джон был счастлив, как птичка, с утра до вечера.

В 1952 году Джон поступил в «Куорри-Бэнк» — небольшую среднюю школу в Аллертоне, пригороде Ливерпуля, неподалеку от дома Мими. Основали ее в 1922 году. Конечно, не такая большая и известная, как Ливерпульский институт в центре города, но она пользовалась хорошей репутацией. Двое выпускников, Питер Шор и Уильям Роджерс, стали министрами в правительстве лейбористов.

Мими радовалась, что Джон учится в местной средней школе, а не в центре. Так, надеялась она, будет проще за ним присматривать. Пит Шоттон вместе с Джоном перешел в «Куорри», а вот Айвен Вон, второй его близкий друг, к своему облегчению, поступил в Ливерпульский институт. В компании Джона только он проявлял склонность к учебе. И понимал, что в одной школе с Джоном про образование можно забыть. Однако после уроков он по-прежнему был своим в банде. И приводил туда ребят из своей школы. «Первым стал Лен Гарри. Но я мало кого приводил. Долго выбирал, кого можно познакомить с Джоном».

Джон прекрасно помнит свой первый день в «Куорри». «Я смотрел на сотни новых ребят и думал: „Боже мой, и со всеми надо передраться, как в Давдейле“… Там были прямо громилы. В первой драке меня побили. Я сдрейфил, когда стало по-настоящему больно. И не то чтобы махались по-настоящему. Я орал и матерился, а потом меня пнули. Дрались до первой крови. После, если у кого-то удар был сильнее моего, я говорил: ну его, этот бокс, давай лучше поборемся… Я был агрессивен, потому что добивался популярности. Хотел стать лидером. Это как-то поприятнее, чем быть одним из слюнтяев. Я хотел, чтобы все делали то, что я скажу, смеялись над моими анекдотами и признавали меня главарем».

В первый же год у него нашли порнографический рисунок. «Тут учителя совсем взъелись». Затем Мими нашла непристойное стихотворение. «Из-под подушки у меня вытащила. Я отнекивался — мол, меня заставили это написать за другого парня, у которого очень плохой почерк. Конечно, я это сам написал. Мне иногда попадались такие стихи — их читаешь, чтоб у тебя встал. Мне было интересно, кто же их сочиняет, а потом я решил сам попробовать… Помню, поначалу я пытался делать хоть какие-то школьные задания, как в Давдейле. По крайней мере, в Давдейле я честно признавался, если что не сделаю. Но тут понял, что это глупо. Они только того и ждут. Поэтому я стал врать напропалую».

Со второго года обучения Шоттон и Леннон бросили вызов всей школе — ни дисциплины, ни навязанных идей они не признавали. Пит считает, если б Джон не стоял с ним плечом к плечу, сам он в одиночку — пожалуй, в отличие от Джона — в конце концов не выдержал бы и сдался. «Если вас двое, — говорит Пит, — всегда легче держаться своих убеждений. Если пришлось совсем туго, есть с кем посмеяться за компанию. Мы веселились постоянно. Беспрерывно, всю учебу. Было здорово».

Пит говорит, сейчас их выходки больше не кажутся ему уж очень смешными, но, вспоминая, он все равно хохочет.

«Мы были совсем детьми, что-то там натворили, и нас впервые вызвали к замдиректора. Мы вошли, а он сидел за своим столом и что-то писал. Поставил нас с Джоном по бокам от себя. Сидит, отчитывает нас, и тут Джон стал щекотать волосы у него на голове. Замдиректора был почти лысый, но на макушке осталось несколько прядей. Он все не понимал, что его щекочет, распекал нас, а сам тер лысую башку. Это был финиш. Меня от хохота аж скрючило. А Джон буквально обмочился. Правда. У него из штанишек полилось. У него были короткие штанишки — поэтому я и думаю, что мы были еще совсем детьми. На пол капало, а замдиректора все озирался и спрашивал: „Это еще что такое? Это что такое?“»

У Джона были явные способности к рисованию — в отличие от остальных предметов, с этим он справлялся легко. А Пит был силен в математике. Джон завидовал — сам он ничего в математике не смыслил — и вечно старался ему помешать.