Теперь порядок и гармония… Все трое спокойненько лежат, дожидаются, когда какой-нибудь прохожий-доброхот вызовет им «Скорую».
Возвращаюсь в кафе. Первым делом – фронтовые сто грамм победителю. Подсаживаюсь к ботанику. Он вскакивает:
– Спасибо вам!
Правильно, благодари, благодари… И тех, лежащих в луже, сходи поблагодари за свои уцелевшие окуляры… Они их дорогой ценой выкупили… Не пошел. Все ботаники по жизни тупые. Этот сам не догадался сходить к луже, а объяснять мне лень. Спрашиваю, показывая пальцем на его даму:
– Ты будешь ее трахать?
– А что?
Критически оглядываю девицу. Нет, не мой типаж… Слишком напоминает фигурой одну подтощалую мразь…
– Пусть катится. Хочу с тобой поговорить.
– Конечно, с удовольствием поговорю.
Она молча возвращается на исходную, к стойке… Я приканчиваю бутылку, оставленную у ботана на столе, приношу вторую и продолжаю разговор:
– Кто такой? Давно здесь?
Оказывается, недавно. Кто бы сомневался. Риелтор, спец по недвижимости, открыл свою фирмочку.
– Почему в Тосно?! – Бах! Чей-то громадный кулак лупит по столу, звенит стекло, трещит столешница; с удивлением понимаю, что кулак – мой. – Кто разрешил? Почему Питер Пэн не в курсе?
Ботаник торопливо оправдывается: мол, родился и учился в Питере, там же, в крупном агентстве недвижимости, проработал до самого Прорыва. Когда грянуло и рухнуло, поначалу здесь с прочими беженцами сидел на вэлфере, потом уехал, как большинство, хотел начать свое небольшое дело где-то подальше от Зон и проблем, ими доставляемых… Но не начал, отчего-то потянуло домой… почти домой…
Не вслушиваюсь в словесный понос. Я занят, я воюю с винтовой пробкой новой бутылки, она какая-то неправильная, скользит в пальцах… Но я же Питер Пэн! Я победитель! Побеждаю и пробку – срываю с резьбы и выбрасываю, не понадобится. Фронтовые сто грамм победителю – из горлышка, на войне как на войне.
Ботаник продолжает нудить: что надо спросить разрешение у самого Питера Пэна, он не знал, но теперь знает и обязательно спросит… собственно, уже спрашивает.
Знакомое имя вновь делает разговор интересным.
– Недвижимость?! – сурово переспрашиваю я, силясь сообразить, чем это совпадение для меня важно. (Ах да, мне же теперь надо где-то жить…) – Валяй, занимайся… Дай-ка свои координаты. Я тебя найду. Обязательно тебя найду!
– Конечно.
Он протягивает визитную карточку. Олег Стрякин, фирма такая-то… Стрякин…
– Я б на твоем месте женился и взял фамилию жены… Понял меня?!
Кивает, уверяет, что сегодня же, не откладывая, займется поисками невесты.
– Что тут искать?! – изумляюсь я. – Вон на той и женись, на подтощалой… Щас познакомлю, пошли… Погудим сегодня вместе, а с утра в ЗАГС, свидетелем буду… Ты ведь приглашаешь, а?!
Он приглашает, но немедленно начинает выдвигать нелепые отсрочки: дескать, нужно платье невесте, костюм жениху, кольца опять же… Но я не слушаю. Мне пришла в голову новая мысль. Зачем ломать человеку жизнь? Что он мне сделал плохого? Придет домой, а там эта подтощалая с его начальником в оранжерее…
– У тебя есть оранжерея, Олег Стрюкин?
– Стрякин… Оранжереи пока нет… Но я построю, я давно хотел… Завтра приступлю.
– Тогда отставить женитьбу! – командую я громко, на всю «Сметанку». – С оранжереей – нельзя! Нельзя, п-понял меня?! Завтра просто пойдешь в ЗАГС и поменяешь фамилию. Понял? Повтори!
Он повторяет… И даже добавляет, что будет с утра ждать открытия ЗАГСа на улице, рядом с дверями. Молодец! Понятливый! Заберу его к нам, отличный сталкер получится! За нас, за сталкеров! – чокаюсь бутылкой с вазой на столе, отпиваю пару глотков. Бутылку подлый халдей мне подсунул с течью, только что ведь открыл, а уже на донышке…
Потом было что-то еще…
Наверняка что-то было…
Иначе переход непонятен: мы уже сидим рядом, я обнимаю Олежку за плечи, мы закадычные друзья. Ну, вот прямо такие друзья… Настоящие! Не трахающие друг у друга жен…
Мы говорим за жизнь, и я чувствую, что трезвею… Плохо. Слишком быстро мой аномальный организм перемалывает алкоголь. И возвращаются мерзкие мысли…
– Вот скажи-ка мне, Олежек, что есть любовь, а?
– Любовь? Это страх потери…
– А если уже потерял, но продолжаешь любить? Парадокс, Олеженька, получился.
– Тогда любви уже нет… Самообман. Фантомные боли. Депрессия уживается с гневом и ревностью, и все – в упаковке безумия.
– Красиво, блин, излагаешь, риелтор…
– Много об этом думал, обстоятельства заставили.
– А надежда? Куда девать надежду?
– Надежда – одна из форм безумия. Когда от меня ушла женщина, с который мы прожили пятнадцать лет, я испытал все перечисленное, и безумие стало первым симптомом. Помню, стою в туалете, писаю в унитаз. Долго писаю, накопилось. Смотрю на струю и с сожалением думаю: вода попусту расходуется. Смотрю на счетчики воды и думаю: почему-то не крутятся… Вот так и слетают с катушек.
– Пятнадцать лет с одной женщиной… – повторяю я уважительно. Или презрительно? Сам уже не пойму…
– Наверное, два последних года оказались лишними…
Мои достижения скромнее. Всего десять лет… И лишними из них, наверное, оказались все десять.
Потеряв интерес к семейным и мочеиспускательным проблемам риелтора, я встаю, подхожу к подиуму, наблюдаю за ужимками новой танцовщицы. Наблюдать можно, трахать нельзя, и это как-то неправильно… Кафе плывет, звуки прессуются и оседают слоями, как табачный дым. Потом я требую у Магомета поставить румбу, я хочу ее станцевать, о, как я ее станцую!!! Он соглашается и уходит искать запись, но долго не возвращается, и я забываю о своем желании…
Хочется в сортир. Не могу понять – зачем? Отлить или поблевать? Простая вроде бы дилемма, но Питеру Пэну никак не придумать ответ…
Кто-то кладет мне руку на плечо. Я сбрасываю, не глядя. Но этот кто-то настойчив и душно кричит мне почти что в ухо:
– Интересуюсь задать вопрос…
Поворачиваюсь.
Рябой громила с наплечной кобурой напоказ. В кобуре – травматический «Тарантул». Фи-и… У меня козырь круче. Мой «Глок» – на поясе под рубашкой. Его не видно… Однако от наметанного взгляда оружие не укроется. А эти конкретные зенки наметаны по самое не балуй… Пивка наметал. Или водочки. Или их смеси, плебей.
– Ты ведь ненормал? – припечатывает он.
– Ы-ы-ы… – непроизвольно вырывается у меня, вернее, из меня, из сокровенных глубин желудка; пожалуй, хотелось мне все-таки поблевать. – Ы-ы-ышшо какой… Мерзкий зоновский выползень.
– Ребята, здесь ненормал! Грубит!