— Понимание? — он подхватил концовку фразы на лету — или голоса прошептали, что нужно сказать?
— Думал, ты знаешь меня? — собственный голос казался ему грубым и чуждым, звучал, будто давно не использовавшийся механизм. — Ты меня не знаешь.
— Мы помогали друг другу выжить! — закричал человечек, найдя силы для чего-то, близкого к вызову.
«Что это значит?»
Слова, кажется, существовали сами по себе. Свободная рука, покрытая сетью пустотных ожогов, поднялась и провела по его лицу, путаясь в сальной бороде и нечёсаных волосах.
Всё так непросто. Вещи, известные ему лучше всего — как нажать на спусковой крючок, убить быстро и чисто, — давили на сознание, заставляя выстрелить. Под рукой не было календаря, чтобы определить, как давно он в последний раз забирал жизнь.
Он хотел сделать это, хотел услышать грохот выстрела и приятную тишину, возникающую следом. Не только потому, что иначе боялся забыть их вкус, но и по необходимости. Именно так должен был начаться путь к последнему убийству — величайшему убийству, заданию, не забытому им.
Увидев мысленным взором очертания грядущего свершения, он не удержался от взгляда через плечо на дальнюю стену укрытия. Туда, где ждало его освобождение, завернутое в промасленные тряпки и укутанное во тьму.
Итак, он прицелился, отодвигая в сторону кусочки расколотой памяти, что пытались сцепиться друг с другом в его разуме.
Каковы орудия нашего ремесла? Винтовка. Пистолет. Маска. Комбинезон. Плащ. Что не попало в список? Что ты создашь из самого окружения своей цели? Какое средство убийства всегда одинаково и при этом всегда уникально? Укрытие. Планируй сколько угодно, но ты никогда не сможешь по-настоящему выбрать позицию для стрельбы до того, как окажешься на месте и создашь её. Укрытие может быть мимолетным, словно туман, или незыблемым, подобно камню, но, если оно подведет, то обернется твоим надгробием.
Остатки лекарского набора он потратил на обработку змеиных укусов и на то, чтобы привести себя в состояние, отдаленно напоминающее стабильное. Слишком многое было потеряно в короткой, жестокой схватке с мерзкими трюмными хищниками, включая поясные сумки с хронометром и инфопланшетом, патронташ с зарядами к основному оружию, модуль очистки жидкостей и, самое скверное, все до последнего пакеты сублимированного пайка.
В железном ущелье, где он оказался, ничто не имело привычных человеческих размеров, не было ничего, что можно обследовать — ни намека на жилые кварталы или бараки, где, вероятно, удалось бы украсть что-нибудь для пропитания. На поверхности планеты есть возможность накопать кореньев или отыскать реку, но здесь, в бескрайних металлических просторах колоссального звездолёта, не приходилось рассчитывать на дары природы.
Возможно, только на первый взгляд.
Отслеживая смену корабельных дней и ночей лишь по собственным прикидкам, он пустился в странствие по трюмам и, двигаясь в рваном ритме, со временем оставил место своего проникновения на борт далеко позади.
После атаки змей он ненадолго возвращался к точке входа, но обнаружил, что спасательная капсула скрылась под студенистой массой металлизированной биопены, которую выпустили автореактивные системы корабля, заделав пробоину в корпусе. Не собираясь проверять, отправят или нет сервиторов на исследование зоны попадания, потерпевший крушение отправился в противоположном направлении и брел несколько часов. Механические, однообразные движения помогли успокоить разум и немного справиться с ошеломляюще ярким бредом, вызванным отравлением. Лишь много позже он начал думать о тех картинах, как о «видениях».
Но, оказавшись у железной расселины, которую невозможно было пересечь, он — хоть и не признавался себе в этом — ощутил отталкивающий страх, увидев на другой стороне чёрной бездны то, что полностью соответствовало призрачным образам в его снах.
Он стоял на узком, не имевшем поручней служебном мостике, уходящем в бесконечность вдоль края металлического утёса. Само ущелье, возможно, простиралось по всей длине корабля — длинная, полная отголосков впадина, погребенная в нутре гигантского звездолёта. Уходя к носу и корме, провал скрывался в оранжевом свете работающих машин и клубах дыма от сжигаемого топлива. Посмотрев вверх и вниз, он увидел только непроглядную тьму, и, отхаркнувшись, сплюнул мокроту в бездну. Раздавалось мелодичное бряцание металлических канатов, проброшенных вдоль грандиозного разлома, ниже уровня мостика — по ним проносились в обе стороны сцепки грузовых контейнеров, и вверх ползли завитки густого химического тумана, который источала ледяная суспензия охладителя, предназначенного для массивных реакторных ядер размером с город. На голых железных скалах выступали огромные пятна, сначала принятые им за выцветшие или проржавевшие участки, но, стоило присмотреться, как они сложились в странные, отвратительно знакомые узоры.
Наконец, он с нежностью любовника разоблачил винтовку и приник к небольшому смотроскопу, скрадывающему расстояние.
Его руки слегка подрагивали, пока лазерные дальномеры обшаривали платформы, выступающие из стен по обеим сторонам ущелья. Каждая площадка, собранная из разнообразных листов металла, не уступала по величине жилому блоку улья. Изредка попадались мосты, пересекающие каньон от края до края, но ближайший из них располагался несколькими сотнями метров выше и плавно переходил в железную скалу. Без костюма-«ползуна» или магнитных ботинок туда никак было не добраться.
Часть его хотела отложить винтовку и больше не смотреть вдаль. Всё из-за последствий яда в крови, картин, что предстали перед ним в бреду, странных обрывочных сцен, которые, казалось, были всего лишь порождениями временной лихорадки. Но теперь он видел их перед собой в реальности.
Провал. Железные стены. Мосты и…
Бредовый страх вернулся вновь, когда прицел остановился на террасе — настоящей, словно сама смерть, на дальней стороне ущелья, в 1.533 километра от него по расчетам немигающего глаза-дальномера. Изукрашенная, покрытая латунью смотровая площадка, с которой командир корабля может быстро окинуть взглядом нижние палубы.
В промелькнувших отравленных грёзах он видел себя стоящим на этой террасе. На него, окруженного вихрем нереальных образов, упала громадная тень, и, обернувшись, он увидел величавый тёмный силуэт — бога войны, откованного из адамантия и чёрного золота. Величественное и пагубное создание.
Гор. Он стоял там. Он встанет там.
Руки дрожали так сильно, что драгоценная, драгоценнейшая винтовка едва не выскользнула из них. Пронзенный ярким мысленным образом её падения во тьму, он, почти запаниковав, отшатнулся и прижал оружие к груди.
Именно в эту секунду потерпевший крушение впервые поверил, что кошмары, вызванные змеиным ядом, могли быть чем-то совсем иным. Но, впрочем, лишь на кратчайшее мгновение — мысль, скользнув по глади сознания, вновь ушла в глубину.
Следом за ней явилась жажда сделать что-то, почувствовать, что его действия имеют значение. Возможно, если бы он остановился и спросил себя, почему так происходит, последующие события пошли бы по иному пути. Но он этого не сделал.