– Местность вокруг основных стабов очищена от мертвяков. Те, которых мы видели ночью, вырвались из клеток, но мы от них далеко уехали.
– Элли, всех зараженных убить невозможно. Здесь опасно, здесь очень опасно, командовать лучше тебе, потому что другие так и сидят на травке с выпученными глазами и не известно, сколько будут так сидеть. Они к такому не готовы, кто-то должен их вывести из ступора, и лучше всего это получится у тебя.
– Это почему же?
– Потому что у тебя есть хоть какой-то опыт и тебя слушаются, а с пистолетом еще лучше слушаться будут. О тебе все хоть что-то слышали, у тебя репутация как раз для такого случая, и ты вооружена, ты почти офицер гвардии, это вызывает особое отношение.
На мой взгляд, фиалка слишком уж зациклилась на значимости роли оружия, к тому же я не представляла ситуацию, в которой мне придется направлять его на кого-либо из девочек. Ночью я так поступала с воспитательницами, и мне при этом было как-то не по себе, поэтому о повторении не мечтаю. Однако спорить не стала, направилась к двери, проговорив уже на ходу:
– Надо выбираться отсюда.
– Правильно, – согласилась Ханна. – Мы пропитаемся запахом крови, это опасно. Но не спеши, надо посмотреть инструменты.
– Какие инструменты?
– Возле кабины ящик, всегда хотела узнать, что в нем хранят. И еще надо проверить, что там с Альбиной, она ведь так и не вышла.
– Она в кабине?!
– Ну, наверное. Где же ей еще быть?
Похоже, я и правда крепко приложилась головой, раз только сейчас вспомнила о нашей водительнице. Настроение мое, и без того пребывающее на ничтожной отметке, еще сильнее испортилось. Я уже насмотрелась на двух мертвых девочек и не хочу в придачу к этому увидеть мертвую воспитательницу. Пусть она иногда и придиралась ко мне больше, чем к другим, но я не желаю ей смерти.
Ну и что же тогда делать? Ведь нельзя уйти, даже не проверив, умерла она или нет.
Мысленно вздохнув, развернулась и, стараясь не коситься на ужасные вещи и не наступать на потеки крови, направилась в сторону кабины.
К великому сожалению, без ужасных вещей не обошлось. И дело не в том, что краешком глаза видела и Рианну, и Ким. Совсем забыла про Инессу – убитую фиалку, которую тяжелой пулей вышвырнуло из кресла. Она так и лежала, некрасиво уткнувшись головой в переборку, отделяющую кабину от пассажирского отсека. Здесь и правда натекла озерная вода, причем выглядела она очень темной и оттого походила на кровь.
На невообразимое количество крови.
Ступать в такую лужу мне хотелось меньше всего на свете – но каким образом этого избежать, если проход в кабину затоплен? Блин, ну никак не обойти, я ведь не муха, чтобы по стенам карабкаться.
Ханна, пройдя мимо, невозмутимо прошлепала пару шагов по воде, заглянула в кабину, с неизменным спокойствием произнесла:
– Из госпожи Альбины, наверное, вся кровь вытекла.
– Она мертвая?
– Не знаю, непохоже.
– Почему непохоже?
– Потому что она ровно сидит на кресле, только голова склонилась. Мертвые так не сидят, мертвые заваливаются и повисают на ремнях. А… вот в чем дело.
– В чем?
– Ты прикинь – пуля пролетела через всю машину и выломала из решетки за переборкой прут. Он насквозь пробил спинку кресла и воткнулся в Альбину. Она не падает, потому что он не дает.
– Как такое могло получиться? – не подумав, спросила я, на самом деле стараясь не представлять картину случившегося.
– Элли, это был тяжелый пулемет, а арматура тут тонкая, прутики держатся еле-еле. Я вообще не понимаю, зачем ими все обшили, от них ведь вообще никакого толку, только лишние осколки, если из чего-то крутого попадут. Но ты права, не повезло госпоже Альбине, нехорошее стечение обстоятельств. Она, наверное, старалась не шевелиться, но как тут не шевелиться, когда едешь по ужасной дороге. Прут все время расшатывался в ране, кровь текла и текла, вот и умерла. Ой!
– Что за – ой?! – насторожилась я.
Последний звук крайне диссонировал с обычной невозмутимостью рыженькой.
– Элли, я опростоволосилась.
– В каком смысле?
– Я пульс нащупала, госпожа Альбина жива.
– Но ты же сказала, что из нее вся кровь вытекла!
– Ну, значит, не вся.
– Уверена, что у нее есть пульс?
– Ага. Но ты знаешь, она все равно умрет.
– Ты что, знахарка?
– В том-то и дело, что нет. Я просто не понимаю, как ей помочь.
– Надо что-то придумать, – сказала я, не представляя, о чем тут вообще можно думать.
– Надо, – согласилась фиалка. – Иди сюда, чего ты там стоишь, отсюда лучше видно.
Ханна перебралась на пассажирское сиденье, усевшись там на коленки и упершись рукой в растрескавшееся стекло. А мне пришлось шлепать по воде, стараясь собраться с силами и не позеленеть при виде того, что может открыться в кабине.
Ожидания оказались куда мрачнее реальности. Ну да, крови тут хватает, вот только в кабине нет ни одной светлой поверхности, чтобы запачкать ее совсем уж кошмарно. Черное платье воспитательницы местами выглядело не совсем чистым, но и не ужасным – просто вещью, срочно нуждающейся в стирке.
Но не хочу даже думать, что у нее со спиной, ведь все лилось как раз туда.
Осторожно взявшись за руку Вороны, я не ощутила того же пугающего холода, как это было у Рианны. Но и пульс не прощупывался, о чем и сообщила Ханне:
– Ничего не чувствую.
– Сдвинь палец, вот сюда дави. Или вот сюда. Ну? Чувствуешь?
– Это какой-то ненормальный пульс.
– Почему?
– Слабый очень.
– Она потеряла много крови, это нормально.
– И что делать теперь?
Ханна пожала плечами:
– Если сдвинем ее с места, она, скорее всего, сразу умрет. Если так и оставим, тоже умрет. Странно, что вообще жива. Посмотри, у нее кровь на губах.
– И что? – спросила я, стараясь не смотреть.
В таких случаях предпочитаю верить на слово.
– Наверное, у нее в легком кровь. Это плохая рана, даже старые иммунные от такой могут умереть очень быстро. Но у нее шансы есть, может, и выживет, прут тонкий, наверное, задел только одно легкое, второе чистое. Плохо, что она потеряла много крови, вон какая бледная. Не знаю, сколько в ней ее осталось, но она уже перестала течь, то есть больше не теряется. Но если вытащим прут, рана откроется, кровь опять потечет, и это может быстро ее убить. А ведь нам так и так придется его вытаскивать.
– Зачем? – не подумав, я задала глупейший вопрос.
– Ну как это – зачем? А что еще делать? Оставить ее вот так?