В общем, ветеринар, напевая, старательно чинил будильник, а домработница, пригорюнившись, смотрела на хозяина и думала, что тот «страдает от разбитого сердца». Варвара Михайловна любила романы о любви, причем макулатуры в бумажных обложках принципиально не признавала. Зато перечитывала «Унесенные ветром», «Поющие в терновнике», «Тэсс из рода Д’Эрбервиллей» и прочие «Вешние воды».
— Давайте оставим мою личную жизнь в покое, — вздохнул ветеринар. — Поговорим лучше о вас, уважаемая Варвара Михайловна.
Домработница зарделась, как девушка, и махнула рукой:
— Что вы, Глеб Аркадьевич! Ничего интересного во мне нет, и не о чем разговаривать. А вот вы рановато поставили крест на матримониальных планах!
— Каких, простите?! — закашлялся, скрывая улыбку, Звоницкий.
— Матримониальных. То есть речь идет о браке.
— Это что, латынь? — уставился он на пожилую даму.
— Возможно, — смутилась Варвара Михайловна. — Но это совершенно неважно! А важно то, что вы в ваши годы…
Звоницкий вздохнул. Дело в том, что домработница появилась в его жизни, когда он только что вышел из больницы. Тогда Глеб с трудом передвигался, тяжело опираясь на трость, и не снимал темных очков в любую погоду — взрывом ему повредило сетчатку глаз. Варвара Михайловна принялась заботиться о нем, продолжала заботиться и сейчас и совершенно не желала замечать, что перед ней вовсе не беспомощный одинокий инвалид, а нормальный здоровый (ну почти) мужик, которому даже полтинника не исполнилось! Ее удушающая забота порой так раздражала, что ветеринар подумывал, не расстаться ли с милейшей Варварой Михайловной. Особенно часто такие мысли посещали Глеба, когда пожилая дама пыталась устроить его личную жизнь. Но он быстро остывал. Домработница была необходимой частью его жизни, обеспечивая крепкий тыл и позволяя не думать о том, что будет на ужин после тяжелого трудового дня. И еще одно останавливало ветеринара. Он знал, что Варвара Михайловна — глава большого и бестолкового семейства, состоящего сплошь из женщин. Домработница была, так сказать, «матриархом», и лишить ее на старости лет заработка — кстати, весьма неплохого — было бы просто жестоко. Поэтому Звоницкий перевел разговор на другую тему:
— Как поживает ваш внук?
Шестилетний Алеша был властелином бабушкиного сердца, кумиром семейства, и рассказывать о своем внуке Варвара Михайловна могла часами. Но сейчас она почему-то тяжело вздохнула, и глаза ее наполнились слезами.
— Что? — заволновался Глеб. — С вашим мальчиком что-то случилось? Он заболел?
Домработница промокнула слезу уголком кипенно-белой салфетки и с чувством проговорила:
— Спасибо вам, Глеб Аркадьевич!
— За что? — испугался Звоницкий. Он, кажется, пока еще ничего не обещал…
— За чуткость, — всхлипнула Варвара Михайловна. — Вы необычайно чуткий человек! Каждое утро я говорю себе и своим домашним, как же мне повезло, что именно вы взяли меня на работу!
Глеб невольно скривился. Он бывал разным — то чутким, а то совершеннейшей свиньей и равнодушной скотиной — по крайней мере, именно так утверждала его бывшая супруга.
— И что же вам отвечают ваши домашние? — спросил он, чувствуя себя чрезвычайно неловко.
— Что да, мне очень повезло.
— Так что там с Алешей? Он болен?
— Третий день ничего не ест и почти не спит, — горестно закивала Варвара Михайловна.
— А температура? Температура нормальная?
— Алешенька просто-напросто переживает, — всхлипнула домработница. — Он нервный и чувствительный мальчик, а тут такое несчастье…
— Какое… несчастье?
— Понимаете, на день рождения Алеше подарили котенка. Смешная такая лопоухая зверушка. Но кошка породистая и дорогая. Мы всей семьей откладывали деньги, потому что мальчик очень просил. Моя дочь Кира купила котенка, Алешенька был так рад…
— С котенком что-то случилось? — догадался Глеб.
— Три дня назад он вдруг начал странно себя вести. Не ходит в туалет, все время плачет. И Алешенька все время плачет… — пожаловалась Варвара Михайловна.
— А к ветеринару вы кота водить не пробовали? — потрясенно уставился на нее Звоницкий. — Говорят, помогает.
Он чувствовал, как в нем поднимается волна раздражения. Ему постоянно приходилось сталкиваться с такими вот хозяевами, которые три дня «маринуют» несчастное животное дома, наблюдая за его страданиями, — еще бы, пожаловаться оно ведь не может! — вместо того чтобы хватать больного под мышку и мчаться в ближайшую «ветеринарку».
— К примеру, в мою клинику от вашего дома можно доехать за пятнадцать минут. Клиника, кстати, открыта с восьми утра до восьми вечера. Специально, чтобы работающий человек мог успеть попасть на прием!
Домработница посмотрела на Звоницкого, который продолжал кипятиться, и сказала:
— Так и знала, что вы будете нас ругать. Дело в том, что я весь день занята работой, Варенька и Машенька учатся, Танечка в ночную смену, а моя дочь Кира не любит выходить из дома. Так что отвезти котика к врачу было просто некому, понимаете?
Звоницкий вдруг поднялся. Поскольку роста в нем было метр девяносто, выглядело это настолько угрожающе, что домработница даже попятилась. Но Звоницкий только устало вздохнул и скомандовал:
— Выезд через пять минут. Попрошу не задерживаться.
— Вы куда-то уезжаете на ночь глядя? — изумилась Варвара Михайловна.
— Так точно. Уезжаю. К вам домой, посмотреть, что там приключилось с вашим котом…
Она всплеснула руками и побежала переодеваться.
Серебристый «Мицубиси Паджеро» с ручным управлением за пятнадцать минут домчал ветеринара и его домработницу до пункта назначения. Означенный пункт — а именно жилище Варвары Михайловны — представлял собой шестнадцатиэтажку, затерянную среди десятков точно таких же в гигантском кластере новостроек. По иронии судьбы или благодаря чьему-то странному чувству юмора, улица с одинаковыми домами носила гордое название «проспект Строителей» — совершенно как в старом фильме.
Вечер дышал прохладой. Звоницкий остановился, задрав голову, и принялся изучать многоэтажки. Домработница суетилась на заднем сиденье «Паджеро», собирая свои многочисленные сумки и пакеты.
Тут кто-то больно ткнул Звоницкого в поясницу. Последний год выдался у Глеба чрезвычайно богатым на всякие криминальные события, поэтому он резко обернулся, готовый дорого продать свою жизнь.
Но на тротуаре стоял вполне безобидный человечек. Незнакомец был одет в сандалии, белоснежные носочки, чистые мешковатые шорты и майку с изображением покемона. Глеб напрягся и припомнил, что этого желтого монстрика с хвостиком в виде молнии звали, кажется, Пикачу. Не так давно один юный хозяин четвероногого пациента просвещал ветеринара… На голове у незнакомца была старая милицейская фуражка с резиночкой под подбородком. В руке он сжимал подобие жезла сотрудника автоинспекции — палку, обмотанную серебристой кулинарной фольгой. Человечек помахал жезлом и пробормотал что-то, строго глядя на Звоницкого. Определить возраст незнакомца не представлялось возможным. При первом же взгляде на него становилось ясно, что у него синдром Дауна.