Из-за перелома руки Молчанову доверили скучную и однообразную работу, заполненную графиками, отчетами и цифрами. Голова у него шла кругом. Молчанову даже показалось, что командир специально пытается отвлечь его бесполезной рутиной от депрессивных мыслей о потерянной лаборатории.
— Ты мне нужен здесь, — отвечал Стивенсон тоном, не требующим возражений, когда Молчанов смел попросить занять его чем-то по настоящему полезным.
В перерывах Молчанов изучал отчет десятилетней давности о пожаре на МКС, который ему удалось найти в задворках сервера РКА. По официальной версии командир корабля Джон Тест вовремя не обратил внимания на возросшую температуру генераторного, что привело к возгоранию. Ситуация развивалась стремительно и, если бы не отвага бортинженера Ивана Покровского, отстыковавшего реакторный модуль, на орбите Земли мог произойти первый в истории термоядерный взрыв. Тело командира Теста так и не было найдено. Считается, что оно сгорело в атмосфере вместе с останками реакторного модуля.
Все это Молчанов уже прочитывал не раз, об этом написана не одна статья, проведены тысячи экспертиз. В отчете Молчанова интересовало другое — служебная документация миссии. В основном это были записи радио переговоров, отчеты по ремонту, телеметрия и тому подобное. В кипе документов он наткнулся на отчеты врача экипажа. Врач обращал внимание на регулярные конфликты между командиром Тестом и бортинженером Покровским. Ссоры часто заканчивались взаимными упреками и оскорблениями. Покровский обвинял командира в некомпетентности и неспособности принимать взвешенные решения, а командир в свою очередь обвинял Покровского в саботаже и неподчинению. В заключении, написанном за два дня до трагедии, врач делает вывод, что экипаж необходимо расформировать: «Тест и Покровский намеренно отказываются от попыток наладить взаимодействие и дальнейшая работа экипажа сопряжена с непомерными рисками…». Все последующие события описаны только из показаний выжившего Покровского.
А что если бы тело Теста нашли? Дало бы оно больше информации о том, что на самом деле случилось в последние часы перед взрывом? Эти мысли не давали Молчанову покоя. Но больше всего его ставило в тупик бессилие — он не мог получить никаких подтверждений, только косвенные факты, которые можно толковать, как угодно. И эта вольность развязывала руки его воображению.
Было еще кое-что с чем Молчанов не мог смириться, что мучило его каждый раз, когда он засыпал и просыпался.
— Сэр, Блоп остался на внешней площадке лаборатории. Позвольте забрать его оттуда.
Командир выглядел смертельно уставшим. Уже неделю он засыпал только с помощью седативных препаратов, которые выдавал ему Молчанов. Стивенсон попросил, чтобы об этом не узнал никто из экипажа, и Молчанов верно держал язык за зубами.
— Пока лаборатория обесточена манекену придется подождать.
— Блоп не просто манекен, сэр. Он настоящая научная лаборатория. Он собрал бесценные данные для исследований, если они пропадут…
Командир Стивенсон прервал его открытой ладонью.
— Я знаю программу исследований. Наверное, та информация очень важна, но и ты пойми. Схемы подключения должны были прислать два дня назад. Почти вся энергия уходит на питание холодильника и Щита. Я должен…
— … расставлять приоритеты, — сказали они в голос.
Стивенсон кивнул.
— Приоритет — выживание экипажа, — Стивенсон потянулся к Молчанову чтобы похлопать по плечу, но затем вдруг убрал руку и небрежно улыбнулся. — Как Нака?
— Стабильно.
Стивенсон замолчал, а потом сказал отчужденно:
— Ты хорошо справляешься.
— Я только исполняю рекомендации главного врача.
— Если бы не ты она погибла.
Молчанов неуверенно пожал плечами. Он ни разу не задавался этим вопросом, даже мысли такой не возникало.
— Ты должен заботиться о живых пока мы не запустим реактор. Потом сможешь забрать своего искусственного друга.
Стивенсон отвернулся к голографическому экрану. Молчанов придвинулся ближе и вывел на экран схему корабля.
— При запуске реактора, излишки плазмы выводятся через эти сопла, так?
Командир Стивенсон прищурился и смотрел на схему неоправданно долго.
— Так, — наконец, ответил он.
Молчанов провел пальцем в сторону по направлению выброса горячей плазмы.
— Внешняя площадка лаборатории находиться в радиусе термического воздействия.
Молчанов обрисовал круг. Вышло нечто наподобие гриба ядерного взрыва. Стивенсон нахмурился, затем тыкнул пальцем в центр гриба, проткнув виртуальный экран насквозь. Убрав палец, он с интересом посмотрел на него, прищурился и взглянул на Молчанова.
— Площадка сделана из жаропрочных материалов.
— Да, но не Блоп, — с сожалением ответил Молчанов.
Стивенсон собирался возразить, но Молчанов опередил:
— Я провел расчеты. Вот.
Стивенсон взглянул на мгновение в расчеты.
— Мне жаль. Решение я принял.
Молчанов выдержал несколько секунд паузы.
— Позвольте, я сам заберу его.
— Кого? — внимание Стивенсона уже переключилось на изучение данных телеметрии.
— Блопа.
Командир Стивенсон обернулся всем телом. На этот раз усталость в его глазах сменилась на удивление и скепсис.
— Ты хочешь выйти в открытый космос после того, что пережил?
— Я полностью здоров.
Лицо Стивенсона перекосилось, словно ему предстояло объяснить ребенку откуда берутся дети.
— Здоров, — повторил Стивенсон. — А как же твоя рука?
— Кистью я могу управлять. Работа плевая, я справлюсь и одной.
Для верности Молчанов показательно пошевелил пальцами, сжал и разжал кулак. Боль была невыносимой, но он не подал вида.
— В таком состоянии я не имею права пустить тебя в одиночку.
Молчанов радостно улыбнулся.
— Вместе мы справимся вдвое быстрее, сэр.
— По инструкции, я могу покинуть корабль только в случае чп, а это не чп. Ивана я тоже не могу отпустить, он по горло в работе.
Стивенсон закончил говорить на жалостливой нотке.
— Со мной может пойти доктор Пател.
— Доктор Пател, конечно, много сделал для космонавтики, но в плане практики он не опытен. Ты сам говорил, что его физическое состояние оставляет желать лучшего.
— Здоровье доктора Патела не улучшится ни завтра, ни через год. Ему все равно придётся надеть скафандр и выйти из корабля. И как врач, я уверен, что лишняя тренировка ему пойдет только на пользу.
Командир Стивенсон какое-то время переваривал сказанное.
— Я не буду ему приказывать.