Когда бесовка Фаина Ивановна ушла в подсобное помещение (Председателю были видны там матрацы, на них, он предположил, члены дежурной команды реаниматоров могли при необходимости отдохнуть, забыться сном на час-другой), Председатель обратился к демону Рустаму:
— Пора меня переводить, амиго!
— Я должен померить вам температуру, давление.
— Ну так я готов…
Кавказцы обычно разговаривают с русскими с этаким пренебрежением. Щепотка пренебрежения прозвучала и в голосе Рустама.
Не спеша Рустам остановил компьютер, в котором он продолжал шарить, и принёс измеритель давления. Не спеша напялил измеритель Председателю на руку, надул повязку, измерил.
— Ну как?
— Удовлетворительно.
— У вас тут как в тюрьме!
— Почему?
— Там тоже ждешь всё время конвоиров, когда они соизволят привести или отвести тебя. Нельзя ли побыстрее? Я ведь уже разместился в палате шесть, там у меня вещи, чего я тут, как дикий зверь, по койке мыкаюсь.
— Мы должны оформить ваш перевод из реанимации в стационар, — сообщила бесовка Фаина Ивановна, появившись.
— Так оформляйте…
— Я освобожусь и отвезу вас. (Рустам.)
— Вы можете отсоединить меня от кровати, наконец?
Рустам наклонился над пристёгнутым к кровати флаконом, очевидно, не особо соображая, как его отстегнуть. Бесы Рустам и Фаина Ивановна, дошло до Председателя, пусть и числились докторами, по сути исполняли функции нацистов-нормировщиков, считали работу, выполняемую медсестрами, загоняли сведения в компьютер. Отстёгивать Рустам не умел либо, исполняя обязанности нормировщика долгое время, забыл, как это делается.
— Смотрите, там нужно повернуть ремешок так, чтобы он прошёл в пазы. Увидели?
Флакон отстегнули. Председатель зажал его в правой руке, так как в левой у него был мобильный телефон.
Рустам отошёл в боковую комнату, так что стал не видим с койки Председателя. Туда же вошёл бородач в синем халате, и они там забубнили. Председатель надеялся, что бородач пришёл, чтобы затолкать его койку в лифт и доставить в палату шесть стационара.
Ничего такого. Бородач вышел и ушёл.
Председатель обратился к Марии, бежавшей мимо с постным лицом: «Мария, профессор сказал, что после завтрака меня доставят в стационар. Так переводите же. Уже второй час пошёл после завтрака».
— Мы должны оформить ваш перевод в стационар. (Бес Фаина Ивановна из своего каре укоризненно смотрела на него.)
«Ах ты жирная тварь, кусок нацистки», — подумал Председатель.
— Так делайте же, вы уже час мне талдычите о вашем документе, его можно сделать за десяток минут.
— Мы ещё не померили вам температуру.
— Так меряйте! («Жирная нацистка, — мысленно добавил он. — Делай! Меряй!»)
— Рустам! Рустам!
Подошла Мария с градусником. Глаза у неё были испуганными.
— А где Рустам?
— Поехал встречать больного.
«Ну да, смылся с места назревающего скандала. Чурки, они такие», — подумал Председатель. Померив температуру, все опять застыли.
— Значит, так, — сказал Председатель. — Сколько этажей до стационара?
— Два вниз. (Мария подавленно.)
— Давайте мне сопровождающего, и он меня спустит в стационар.
— Это противоречит нашим инструкциям.
— Тогда везите меня, дьявол вас побери, на кровати.
— Мы не можем переместить вас на этой кровати. (Бесовка Фаина Ивановна.)
— Что?
— Эта кровать принадлежит этому этажу, реанимации, и она не должна по инструкции покидать реанимацию.
…Стали собираться врачи, медсестры, несколько больных. По их виду можно было определить, что они покорны, как приготовленные к закланию на бойне коровы. Но поскольку происходило ЧП, они стеклись и тупо наблюдали за происходящим.
— Я сейчас встану, сам пойду в лифт и доберусь до стационара.
— Вы не должны этого делать. Существует инструкция.
— И что глаголет ваша инструкция?
— Из стационара должны подняться на наш этаж с их койкой, мы переместим вас на койку стационара, и вас отвезут.
— Так где же они?
— Мы им звонили. Ждём!
— Звоните ещё! Мне пробуравили череп в двух местах. Удалили огромную гематому. Я оперирован, я хочу чтобы из вашего Бедлама меня переместили в палату, за которую я заплатил. Я там усну, наконец.
— Мы ждём. Они не спешат.
— Так спустите меня туда на вашей драгоценной кровати, чтоб вам пусто было, нацисты. Там перевалите на их кровать и возвращайтесь к себе и к своим кроватям.
Председатель сидел, как восставшая обезьяна, на кровати с бортиками, а вокруг, серьёзные и тусклые, стояли жители реанимации.
— Мы не можем, я же вам объяснила. У нас инструкции. (Бесовка Фаина Ивановна.)
Председатель, сжимая флакон с кровью, сотрясая шланг с кровью, ведущий из его головы, нажал на телефон Дмитрия.
— Дима, эти фашисты из реанимации вот уже два часа не переводят меня в стационар. Набери профессора и расскажи ему, что тут происходит. Пусть он наведёт порядок!
Дмитрий попытался его успокоить, но Председатель был дико зол, столкнувшись с их внутренним абсурдом. Он отключил Дмитрия.
— Так, — сказал он. — Или вы меня везёте вниз на два этажа ниже немедленно, или я разнесу сейчас ваш барак к такой-то матери!
Председатель увидел, что при этих его словах глаза у доброй половины его аудитории внезапно потеплели. Вероятно, у них у самих появлялось такое желание разнести барак к… такой-то матери.
— Я, между прочим, в тюрьме сидел за государственные преступления. — Председатель осмотрел аудиторию. Бесовка Фаина Ивановна молчала, вид у неё был подавленный.
Ситуацию разрешило появление койки из стационара, которую толкали две незлобливого вида, но абсолютно неэнергичные женщины.
Их койка была чуть ниже койки реанимации. Прижимая к груди флакон с кровью, Председатель свесился на локте над прибывшей койкой и упал на неё. На него возложили одеяло.
По дороге он въедливо издевался над двумя сестрами, объясняя им, что пациент — главное действующее лицо в их фашистско-медицинской мистерии, а не инструкция.
Ещё он схватил горсть леденцов, леденцы встретились ему по дороге при остановке у лифта, и с наслаждением стал поедать леденцы один за другим.
Его ввезли в палату шесть с жёлтым сломанным стулом, добавили подушек и ушли.
С кровати стало видно, что на балконе дома напротив (Председатель вдруг вспомнил адрес: Выползов переулок) висит труп молодой девушки с ярко накрашенными алыми губками. Она смотрит на него милостиво. «Ты ведь приходил на кладбище. Спасибо. За это я тебе ночью помогла. Поживи ещё».