Любовь гика - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Данн cтр.№ 92

– Обычно мы собираем больше, но можно съездить еще разок завтра, – проговорила она. – Наберем, в общей сложности, на шесть-восемь банок.

Ягоды уже закипали в большой кастрюле на задней конфорке. Мама взяла длинную деревянную ложку и принялась помешивать вспененное варенье.

– Завтра лучше поехать без Ифи, – сказала я. – Сегодня она утомилась.

Я вдыхала сладкий запах ежевики и маминого пота, наблюдая, как у нее под коленями сзади бьются синие жилки.

– Им надо побольше бывать на воздухе. Близняшкам нравится собирать ягоды даже больше, чем есть. Хотя Элли любит варенье.

– Элли уже ничего не любит.

Ее ноги напряглись. Я подняла голову. Деревянная ложка застыла. Мама стояла, уставившись в кастрюлю.

– Мама, Элли больше нет. Ифи изменилась. Все изменилось. Это варенье из ежевики, готовка обедов на всю семью, которая давно уже не собирается за одним столом, торты на дни рождения Арти… Зачем это, мама? Перестань притворяться. Семьи больше нет.

Она ударила меня ложкой. Сильно, с размаху – прямо по уху. Фиолетово-черный сок забрызгал весь стол. Мама в ужасе уставилась на меня. Я тоже уставилась на нее, открыв рот. Потом развернулась и убежала.

Я пришла к дедушке и забралась на капот грузовика с генератором. Мама никогда в жизни меня не била. Это был первый и единственный раз, и я знала, что получила заслуженно. Также я знала, что мама уже давно выпала из реальности и никогда не поймет, почему это было заслуженно. Она ударила, не задумываясь. Это был рефлекторный, животный отклик на святотатство. Но я сама верила, что все плохо, что Арти отвернулся от нас, близнецы сломлены, Цыпа потерян, папа слаб и испуган, у мамы туманится сознание, и я осталась совсем одна – юная старуха, сидящая на руинах, глядя на то, как все рушится, и греясь в дыму этого погребального костра. Мне было так одиноко и грустно, и рядом не было никого, кто сумел бы меня утешить. Я ненавидела маму за то, что она не желает признать очевидное и разделить со мной горе. Наверное, в моем взрослеющем сердце еще теплилась детская надежда, что если мама откроет глаза и увидит, что́ происходит, она все исправит, починит, как сломанную игрушку, и все станет, как прежде.

Мимо прошла рыжая, вонзая в пыль красные каблуки. Она взглянула на меня и открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом передумала. Отвернулась и пошла восвояси.

Я решила сходить к трейлеру шпагоглотателей и поговорить с Человеком-Игольницей. Я давно наблюдала за ним. Тешила себя мечтами, что, может, он согласится сбежать со мной и поступить на работу в какой-нибудь другой цирк, простенький балаган с каруселями и комнатой страха, который зимует во Флориде и не ищет сложных путей. Я бы уговорила их взять юного Человека-Игольницу, а сама готовила бы ему еду, и занималась бы его костюмами, и сидела бы за звукорежиссерским и осветительным пультом на его представлениях. Я стала бы ему хорошей помощницей, а по ночам мы бы с ним спали в обнимку в одной постели. Мне казалось, что я ему тоже нравлюсь. Он смеялся над моими шутками и однажды разыскал меня сам, когда я массажировала Арти.

Вы, наверное, думаете, что карлики и лилипуты присутствовали в «Фабьюлоне» всегда и в изрядных количествах. На самом деле, я очень редко встречала кого-то похожего на меня. В разное время у нас выступали обычные девочки-обезьяны, мальчики-аллигаторы и целая вереница сменявших друг друга толстяков и великанов.

Мама не раз говорила, что цирковые толстяки вышли из моды, потому что теперь стоит выйти на улицу – и у каждого десятого встречного задница толще, чем у того, кто сидит в балаганном шатре. Никто не будет платить за то, что можно увидеть задаром на каждом углу. Великаны тоже остались без дела из-за профессионального баскетбола и всяких лекарственных препаратов, которыми сызмальства пичкают ребятишек, чтобы те хорошо росли и их можно было отдать в баскетбольную секцию.

– Все идет полосами. Но есть вещи, которые никогда не выходят из моды, – говорила мама. – Голодари, толстяки, «живые скелеты» приходят и уходят, но настоящие уроды никогда не теряют своей привлекательности.

Так сложилось, что Мальчик-Игольница, присоединившийся к нашей тогдашней компании шпагоглотателей, был горбуном. Нормального роста. С огненно-рыжими волосами. Хрупкий, словно стеклянный лебедь, белокожий, в веснушках. С карими глазами и честным, открытым лицом. Его звали Винни Суини. Ему было всего двадцать, и он уже несколько лет работал вместе с другими артистами, пытаясь накопить денег на собственный трейлер и отдельный шатер.

Из дневника Норвала Сандерсона:

Лил заговорщически мне подмигивает и продолжает протирать тряпочкой банки, стоящие на прилавке. Опарыши наверняка это оценят. Мне вспоминаются строки Эсхила: «О, заступница диких чад! Сосунков-детенышей львицы грозной, всякой твари лесной молодое племя ты хранишь, прекрасная».

Она говорит, что они с Ифи сегодня ходили гулять. Похоже, она игнорирует Элли нарочно – вообще не упоминает ее в разговорах. Все мысли Хрустальной Лил заняты тем, что уже совсем скоро она станет бабушкой.

Лил утверждает, что Ифи носит под сердцем близнецов. И «было бы просто чудесно, если бы они оказались сиамскими, правда?». Она (Лил) говорит, что для шестимесячной беременности у Ифи слишком большой живот. Ифи твердит, что ей хочется лишь одного: увидеться с Арти. Лил просит меня передать это Арти. «Мальчик так занят… Я сама с ним не вижусь. Заглядываю иногда на его представления, чтобы хоть издали посмотреть».

Из архива Норвала Сандерсона:

(Ифигения, беременная, обнимает Элли, низведенную до состояния овоща после лоботомии, на диване в фургоне близняшек – в беседе с Н. С.)

У Оли есть парень? Оли и Мальчик-Игольница? У нее разве есть время? Она всегда с Арти.

Однажды у меня почти появился парень. Элли не возражала. Когда я с ним говорила, она «выключалась». Не участвовала в разговорах, молчала, будто ее нет вообще. Она хотела, чтобы я влюбилась.

Он был простым гиком. Очень опрятный, когда не выступал. Сам стирал свои вещи, кровать заправлял по-армейски, ни складочки на покрывале. Он был из бедной семьи и с раннего детства привык заботиться о себе сам. Я часто задумывалась о том, что мне с ним было бы хорошо… то есть это приятно и правильно – стирать и готовить для человека, который умеет стирать и готовить сам. Приятно заботиться о человеке, который умеет сам позаботиться о себе.

Но он был нормальным. Поначалу я думала, он симпатичный, хотя и нормальный. Это меня удивляло. Но с каждым днем я все яснее понимала, что меня привлекает именно его нормальность, и мое сердце готово открыться ему навстречу… Не знаю. Как яркие краски или весеннее дерево на фоне синего неба, такого синего, что у тебя замирает сердце, и кажется, будто в нем поселился рой электрических пчел. Так бывает, когда видишь что-то красивое. Тот мальчик-гик был красивым. Он открыл мне красоту нормальных. И Элли не стала разубеждать меня. Наоборот. Она хотела, чтобы я отдалась этому новому чувству. И я отдалась. Я смотрела не него и была счастлива. Потом мне захотелось поговорить с ним, и Элли не возражала. А вскоре я уже не могла без него. Мне хотелось быть рядом с ним постоянно, не расставаться ни на секунду.