Андрей Платонов - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Варламов cтр.№ 133

Мы решили, что будем проситься к ним. Пошли к их дому. Платон меня посадил на лавочке на Тверском бульваре. Пошел договариваться с матерью, чтобы нас пустили: знал, что она недовольна его женитьбой. Долго его не было. Потом он пришел за мной. Привел меня. Представил матери как жену. Нас поселили в зеленой комнате.

Стали думать, как устроить свадьбу. Договорились на 23 мая, это была суббота. Мария Александровна любила, чтобы были видные люди. Она пригласила Демьяна Бедного. Он был у нас на свадьбе».

Присутствие попавшего в опалу Демьяна Бедного в качестве свадебного генерала на свадьбе сына Андрея Платонова представляется одним из трагикомических, но по-своему органичных штрихов эпохи, а вот освобождение давшего против себя показания и осужденного на десять лет лагерей Платона было не торжеством справедливости (хотя формально младшего Платонова освободили по закону, оставив из трех статей одну и засчитав отсиженный в лагере срок как меру пресечения), но чудом.

Однако чуда могло и не быть. Даже несмотря на помощь депутата Верховного Совета СССР Михаила Александровича Шолохова.

Документы, связанные с историей Платона Платонова, были преданы гласности Виталием Шенталинским в 1990 году в библиотечке перестроечного журнала «Огонек». А еще восемь лет спустя в либерально-консервативном «Новом мире» этот же автор, взявший на себя труд воскрешать погибшие на Лубянке писательские судьбы, — опубликовал статью «За погибель Сталина». Речь шла о случае, произошедшем в декабре 1939 года в Доме Герцена, когда Платон был еще в Норильске.

«1 декабря 1939 г. к писателю Платонову зашли Новиков и Кауричев, принеся с собой водки, предложили выпить. Первый тост Новиков предложил за скорейшее возвращение сына Платонова (осужден на десять лет в лагеря). Второй тост сказал Новиков:

— За погибель Сталина!

Платонов закричал:

— Это что, провокация? Убирайтесь к черту, и немедленно!

Кауричев ответил:

— Ты трус. Все честные люди так думают, и ты не можешь иначе думать…»

Это — фрагмент донесения тайного осведомителя НКВД, которое не вошло в свод документов этого рода, подготовленных сотрудниками архива ФСБ Владимиром Гончаровым и Владимиром Нехотиным и опубликованных в 2000 году в научном сборнике «Страна философов». Подписанное агентом Богунцом, чье имя часто встречается в писательских делах, оно поражает двумя моментами: своей доброжелательностью по отношению к Платонову и неясностью — откуда сексот узнал о содержании застольной беседы трех писателей? Шенталинский предполагает, что донести могли соседи или жена Новикова, которая не любила своего мужа. Так это или не так, сказать трудно, но очевидно одно: кто бы ни был доносчиком, Платонова этот человек по непонятным причинам выгораживал.

Тридцать первого декабря 1939 года Андрей Платонович и сам дал показания в связи со случившимся:

«В конце ноября или в начале декабря сего года в квартире писателя А. Н. Новикова состоялся следующий факт. Нас было трое: А. Н. Новиков, Ник. Кауричев (тоже писатель) и я. Новиков и Кауричев были довольно сильно пьяными. Во время шумного разговора, который вели между собой Новиков и Кауричев, вдруг я слышу возглас Новикова: „За гибель Сталина!“ Я подумал, что ослышался, переспросил. Тогда Кауричев встал со стула и, прохаживаясь по комнате, начал говорить мне, чтобы я не притворялся, ведь мой сын арестован и у меня не может быть хорошего политического настроения.

Я ответил, что за это, что сказал Новиков, пить не буду никогда, что без Сталина мы все погибнем, что, наконец, я не такой глупый и темный человек, чтобы свое глубокое несчастье (арест сына) переносить на свое отношение к Советской власти.

Тогда мне Кауричев сказал, что он меня насквозь видит — по моим произведениям. Я сказал, что мои произведения — дело публичное, общественное, в них все открыто. Пить за предложенный тост я категорически отказался. Разговор обострился. Я опрокинул свою рюмку и ушел домой не попрощавшись.

Это событие меня озадачило, встревожило, я не ожидал таких страшных слов от своих знакомых, я решил, что они нарочно провоцировали меня.

До этого я ничего подобного не слыхал ни от того, ни от другого, хотя иногда слышал ироническое отношение к тому или другому политическому факту, но это было мелкое раздражение обывательского характера, я не придавал значения таким обстоятельствам.

Кауричева я знаю мало, Новикова больше. Я не замечал между ними особой дружбы, основанной на общих принципах. Их отношения — отношения людей, связанных выпивкой. Это известно не только мне. В прошлом Новиков был, как известно, в литературной троцкистской организации „Перевал“.

Прошлого Кауричева я не знаю, кажется, он был учителем. Обычно он подчеркнуто энергично высказывался в правильном советском духе, исключая очень редкие случаи обывательского характера и того страшного случая, о котором я сказал выше, где он, Кауричев, разделил, видимо, слова Новикова.

Вообще же как тот, так и другой избегали говорить на политические темы. Обычно разговор шел о тех или других конкретных литературных произведениях, причем в пьяном состоянии это принимало иногда нечленораздельную форму.

31 декабря 1939 г.

Платонов.

Принял — оперуполномоченный 5 отделения 2 отдела ГУГБ НКВД младший лейтенант ГБ Кутырев».

Как пишет Шенталинский, «перед нами не оригинал, а машинописная копия заявления Платонова, без его подписи. И трудно в той многослойной фальсификации, которую представляют собой лубянские дела, восстановить в точности происхождение документа. Возможно, что от Платонова потребовали объяснения не чекисты, а какое-нибудь другое начальство, литературное или партийное, — на документе сверху написано: „Копия в НКВД“. В заключении прокуратуры, сделанном спустя много лет после происшедшего, говорится: „Не заслуживает доверия приобщенная к делу копия заявления Платонова в НКВД, так как в Учетно-архивном отделе КГБ никаких материалов Платонова не имеется“».

Теоретически это вполне возможно. Платонов мог написать свое объяснение в Союз писателей, а оттуда бумага попала на Лубянку. Это предположение тем вернее, что «ответственный» за воронежские связи Платонова и его воронежское окружение в Москве Олег Ласунский написал в книге «Житель родного города»: «В апреле 1973 года, при нашей встрече… романист Август Ефимович Явич, один из представителей воронежской земляческой колонии в столице, поведал мне, как все это (гибель Новикова. — А. В.) произошло. В состоянии подпития Андрей (Новиков. — А. В.) неосторожно ляпнул — при всех! — беллетристке Надежде Чертовой что-то про Сталина. Та, конечно, перепугалась и сообщила об инциденте в писательский партком, где, в свою очередь, тоже перепугались (наверное, даже сильнее) и попросили ее официально оформить заявление».

Можно предположить, что подобная просьба поступила и к Платонову. Он ее исполнил — что ему оставалось? У него был заложник — сын, и здесь особенно важны даты. Именно в промежутке между происшествием в Доме Герцена и платоновской объяснительной состоялось решение об отмене Тошиного приговора, и можно представить, что испытывал Платонов в том декабре… Но самое поразительное — фамилия человека, принявшего заявление Платонова. Оперуполномоченный младший лейтенант Кутырев.