Несколько человек в роте награждены. Ну, мне-то черта с два… Не уживаюсь я с нынешним начальством. Все вспоминаю Ванеева.
Я был несправедлив к начальству: получил же две солдатские медали – «За отвагу» и «За боевые заслуги».
Союзники уже в Германии. Немцы нас боятся в сто раз сильней, чем их, и сделают все, чтобы не пустить нас к себе. Вероятно, грандиозные бои идут за Варшаву. По сегодняшней сводке сбито 110 самолетов, уничтожено 130 танков. Убит Тельман. 11 лет сидел и не дождался конца, который сейчас уже близок.
30 сентября
Утром вернулся из взвода Павлова. Побывал на всех постах. Когда был у Берковича, к нему приехал брат, лейтенант-самоходчик. Замечательный парень. Нагрянул среди ночи, поднял нас, выставил бутылку водки, сало, консервы – и пошел у нас пир горой. Он рассказал, что на днях немцы большими силами предприняли контрнаступление, перешли Нарев, но назад никто не ушел.
Гудков уверял Берковича, будто в 81 ск зачитывался приказ всему личному составу о том, что мы вступаем на германскую территорию не как освободители, а как мстители, что юрисдикция упраздняется, каждому солдату и офицеру дано право судить. Будто за каждого убитого советского воина будет расстреливаться 100 немцев. Не знаю, что и думать обо всем этом. Если правда, то, очевидно, вскоре подтвердится.
Разумеется, все это было вздором. Но примечательно, что такой слух родился – так велика была боль от всех зверств, учиненных немцами на нашей земле.
2 октября
Ну и дежурство по роте выпало мне. Ст. серж. Ульянов где-то выпил и нагрубил сперва Пименову, потом капитану Требуху. Ему и пришлось вязать его. А мне приказано посадить его на губу. Посадили почти силой. Он не хотел снимать ни ремня, ни погон. Только сегодня утром я уговорил его сдать то и другое. Капитан объявил ему трое суток строгого. Хоть он и не велел сегодня давать ему обедать, но я сейчас его покормил. Не переношу я такие вещи.
Прибыло еще несколько девчат, почти все украинки. Среди них есть цветочки с довольно резким запахом. Вот Шурочка Радченко. Коля Клоков играет на гармошке, а она поет частушки такого рода:
Я бывало всем давала, всем давала на току.
Не подумай что иное – на цыгарку табаку.
Поет тихим безразличным голосом, словно не понимая о чем. В лице еще много детского. На вид ей кажется не больше 16-17 лет. Курит.
Опять осень. Желтеют липы, клены, тополя, поспела брусника, в воздухе нити паутины. Последняя осень.
Черчилль утверждает, что потребуется еще несколько месяцев 1945 года. До конца этого осталось три, срок немалый. Я продолжаю надеяться, что все будет кончено в этом году. Думаю, что подготовка к завершающему штурму уже закончена.
7 октября
Вчера чуть не погиб сержант Нехотяев из полка Шуста. Он шел ночью из Тыкоцына. Навстречу ему – человек, говорят, что поляк. Когда поравнялись, тот выстрелил в него в упор и бросился бежать. Женя упал в кювет, но потом поднялся и нашел силы дойти до полка. Оказалась перебитой гортань. Теперь дышит через трубочку. А как он пел!..
Нина! Конец войны близок, но оставшийся путь будет очень тяжел и кровав. Надо быть готовым ко всему. Хотя каждый человек и думает, что он нечто особенное, отличное от других, но на войне у всех судьба равная. Не завещание я пишу. Нет! Завещание пишут, когда готовятся к смерти. А я хочу еще долго жить, узнать с тобой все радости, доступные человеку на земле. Ведь мы еще так мало жили! Почти четыре года прошло, как я тебя впервые поцеловал, и из этих четырех лет мы два года не вместе.
И может случиться, что я не вернусь. А ты еще совсем молодая, и если я не вернусь, года через два острота твоей боли притупится. Не сердись, что я так говорю, но время самый лучший доктор от всех душевных ран. Я знаю, что ты меня никогда не забудешь, но женой другого все-таки станешь. Он будет хорошим честным человеком, но как страшно мне представить, что он будет тебя обнимать… И твой ребенок не будет ничуть похож на меня. А я так хотел бы быть его отцом!
И я прошу тебя, расскажи своему мужу и детям обо мне, что, дескать, был он неплохой парень и любил тебя больше жизни. Если муж будет ревновать, значит, он мелкий человек, ничего не понимает и недостоин твоей любви.
И прошу тебя. Каждый год 7 октября, когда вы будете садиться за стол, ставь пустой прибор для меня: раз в год я буду приходить и радоваться твоему счастью.
Хочу думать, что эти строки когда-нибудь мы прочтем вместе, и ты скажешь: «Глупый!» и поцелуешь меня. Но это только надежда. Сегодня 7 октября я не знаю, что будет 8-го. Целую тебя крепко-крепко.
8 октября
Когда я вижу, как сейчас,
Что жизнь моя на нити тонкой…
И если дням моим предел
Положит пуля или мина,
Я бы на мир глядеть хотел
Глазами собственного сына.
16 октября
Вчера явился в 1-й взвод на пост Распопова. Здесь Анучин, Хамитдуллин, Морозов и одна девчонка – Наташа Михеева. Стоят они, как и большинство наших постов сейчас, на хуторе у хозяев. Вечером ходили к местному милиционеру. По случаю воскресенья у него собралось несколько человек местной молодежи. Танцы. Поляки танцуют как сумасшедшие, азартно, до упада…
Часовни, мадонны, кресты на околицах
И звон колокольный опять и опять –
То Речь Посполита за воинов молится,
Пришедших от рабства ее избавлять…
20 октября
Получил письмо от Симы Ионовой. Она теперь Бутюгина. Знал я Ивана Бутюгина, красивого бледнолицего парня. У них был большой красивый дом на Никитинской улице села Измайлова у Хабаринских ворот.
Ведь Сима – моя первая мальчишеская любовь. Какое охватывало волнение, когда я в надежде увидеть ее, проходил мимо их дома, стоявшего как бы на острове. Помню, однажды видел ее там с козочкой на лугу. А позже как трепыхалось сердце лишь только издали я замечал ее бордовое пальто. До 6 класса мы учились вместе в старой измайловской «красной» школе, но в разных классах, а потом – в новых разных. Я знал ее не только по школе, но и по двору. Наш дом был №14, но в «старом» дворе, ее №15 – «в новом», довольно далеко от нас. Но для меня была полна значения даже близость номеров: 14, 15. А если бы мы не разошлись по разным школам? Ответил ей. И рассказал о давних чувствах.
22 июня около 12 часов мы с Борисом Федоровым зачем-то зашли к ней. Она стояла в открытой двери и мы о чем-то разговаривали. И вдруг из-за ее спины слышим объявление по радио: «Через несколько минут будет передано важное правительственное сообщение!» И мы почему-то не остались слушать радио у нее, а побежали ко мне домой. У меня, у нашей тарелки и прослушали выступление Молотова: началась война.
21 октября
Роту перебрасывают на правый фланг, опять к Августову. Взвод Дунюшкина уже там, Павлова – пошел.