Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы - читать онлайн книгу. Автор: Анна Бурдина cтр.№ 98

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы | Автор книги - Анна Бурдина

Cтраница 98
читать онлайн книги бесплатно

2) Распорядок работы. – «Правила, заведенные в доме, были – и остались – очень простыми, – вспоминала об этом периоде Анни Безант, – но Е.П.Б. настаивала на том, чтобы наша жизнь была предельно размеренной. Мы завтракали в 8 часов, потом работали с перерывом на ленч в час дня до ужина в семь. После ужина все дела, касающиеся Общества, отставлялись в сторону, и мы собирались в комнате Е.П.Б., где обсуждали наши планы, получали наставления, слушали, как она объясняет самые запутанные вопросы. В полночь все огни в доме гасли. Сама она писала безостановочно; постоянно недомогающая, но с непреклонной волей, она заставляла свое тело служить ей… В роли учителя она была удивительно терпелива, объясняя одну и ту же вещь по-разному снова и снова, но если ее объяснение все равно не доходило, она откидывалась на спинку кресла: „Бог мой (легкое „Mon Dieu“ иностранки), – неужто я совсем дура, коль вы никак не поймете?“ „Ну-ка, вот вы, вы, – обращалась она к кому-нибудь, на чьем лице читались робкие проблески понимания, – объясните этим олухам царя небесного, что я имею в виду“. Если ученик подавал надежды, она безжалостно боролась с его тщеславием, самомнением, претензиями на обладание знанием; острые стрелы иронии разили любое притворство. Других она гневной насмешкой пробуждала от летаргии; она в полном смысле слова сделала себя орудием для подготовки учеников, при этом ее совершенно не волновало, что они или кто-то другой станут думать о ней, лишь бы это шло им на пользу».

3) Досуг. – «Любимейшим удовольствием ее было в эти последние наши вечера слушать русские, простые песни… – писала Верочка, которая в то время вместе со своими двумя дочерьми гостила у сестры в Лондоне. – То и дело обращалась она то к одной, то к другой из дочерей моих с заискивающею просьбой в голосе: „Ну, попой что-нибудь, душа!.. Ну, хоть Ноченьку!.. Или Травушку… Что-нибудь наше родное спойте…“ Последний вечер перед отъездом нашим до полуночи дочери мои, как умели, тешили ее; пели ей „Среди долины ровной“ и „Вниз по матушке по Волге“, и русский гимн наш, и русские великопостные молитвы. Она слушала с таким умилением, с такою радостью, будто знала, что больше русских песен не услышит».

4) Обучение, идеи. – «На прошлой неделе Е.П.Б. особенно интересно говорила о „Тайной Доктрине“. Надо постараться упорядочить это и записать, пока все еще свежо в моей памяти, – тщательно конспектировали каждый шаг своей руководительницы теософы. – По ее собственным словам, „лет через тридцать-сорок это может кому-то пригодиться“. Прежде всего, „Тайная Доктрина“… содержит, по ее словам, ровно столько, сколько мир сможет воспринять в грядущем столетии. В связи с этим возник вопрос, на который она ответила следующим образом: „Мир“ означает человека, живущего в личностной Природе. Этот „Мир“ найдет в двух томах „Тайной Доктрины“ все, что доступно его пониманию, но не более. Но это не значит, что Ученик, который не живет в „Мире“, не сможет найти в этой книге больше, чем находит в ней „Мир“. В каждой форме, какой бы грубой она ни была, содержится скрытый образ ее создателя. Подобно этому и в авторском сочинении, каким бы туманным оно ни было, запечатлено скрытым образом знание его автора».


«Мир еще не готов воспринять философию оккультных наук – пусть он сначала убедится в том, что в невидимом мире есть существа, и что в человеке скрыты способности, которые смогут сделать его Богом, здесь, на Земле, – утверждала на закате своей жизни Елена Петровна Блаватская. – Есть путь нелегкий, тернистый, изобилующий всевозможными опасностями, но все же существующий и ведущий к самому сердцу Вселенной. Я могу рассказать, как найти тех, кто укажет вам тайные врата, открывающиеся только внутрь, но тут же и навсегда захлопывающиеся за неофитом, ступившим за них. Нет опасности, не преодолимой бесстрашной отвагой; нет испытания, которое не могла бы пройти безупречная чистота; нет трудности, с которой не справился бы сильный разум. Тех, кто побеждает, ждет впереди награда; для тех, кто проиграл, впереди множество жизней, в которых еще может прийти успех».


Теософы попросили Елену написать «Мемуары», чтобы она сама изложила события своей жизни так, как она их помнила. К тому же многим были интересны некоторые моменты, о которых в обществе спорили из-за выдвинутых против нее когда-то обвинений, достаточно потрепавших ей нервы.

Сначала Елена Петровна приняла предложение «в штыки», но потом согласилась.


«Отдаю себя в ваши руки, – сказала она, – но только прошу вас помнить, что эти «Мемуары» подобно вулкану выбросят наверх новую грязь и пламя… ЛОЖЬ – блестящий, полный жизни вымысел имел бы больший успех, чем подобные отрывочные сведения и эпизоды. <…> Я смотрю на всех этих людей, лающих и исходящих ядом вокруг меня ныне, как бесплотный дух может взирать на собак, кидающихся с лаем на его тень. Я выстрадала весь запас страдания, отпущенный мне моей земной природой, и горючего больше нет».


Она понимала, что всех интересует не ее общественная деятельность, которая была всем хорошо известна, а ее личная жизнь «с подробностями». Ее признания могли подлить масла в огонь и добавить пищи для домыслов, уже брошенных миру семьей Коломб и прочими недоброжелателями, испортившими ее репутацию. Поэтому она ответила в свойственной ей манере.


«Мне часто напоминают о том, что я, как общественный деятель, женщина, вместо выполнения своих чисто женских функций, исполнения супружеских обязанностей со своим мужем, рождения детей, вытирания их носов, забот о своей кухне и нахождения утешения с помощниками по супружеству, тайком и за спиной мужа, избрала путь, который привел меня к дурной славе и известности. И поэтому можно было ожидать всего того, что со мною произошло. Отлично, я признаю это и соглашаюсь. Но в то же время я говорю миру: „Дамы и господа, я в ваших руках и подлежу суду. Я основала Т.О., но над всем тем, что было со мною до этого, опущено покрывало, и вам нет до этого никакого дела. Я оказалась общественной деятельницей, но то была моя частная жизнь, о которой не должны судить эти гиены, готовые ночью вырыть любой гроб, чтобы достать труп и сожрать его, – мне не надо давать им объяснений. Обстоятельства запрещают мне их уничтожить, мне надо терпеть, но никто не может ожидать от меня, что я стану на Трафальгарской площади и буду поверять свои тайны всем проходящим мимо городским бездельникам или извозчикам. Хотя к ним я имею больше уважения и доверия, чем к вашей литературной публике, вашим „светским“ и парламентским дамам и господам. Я скорее доверюсь полупьяному извозчику, чем им“». <…>

«Я мало жила на своей родине в так называемом „обществе“, но я его знаю – особенно в последние десять лет – может быть лучше, чем вы, хотя вы в этом культурном и утонченном обществе провели более 25 лет.

Ну, хорошо, униженная, оболганная, оклеветанная и забросанная грязью, я говорю, что ниже моего достоинства было бы отдать себя их жалости и суду. Если бы я даже была такой, какой они рисуют меня, если бы у меня были толпы любовников и детей, то кто во всем этом обществе достаточно чист, чтобы открыто, публично бросить первым в меня камень?»


Она написала свои мемуары, но не стала откровенничать и опустила те самые «подробности», которые ожидали от нее услышать, в виде объяснений к распространяемым слухам, предположениям или догадкам, изложив только то, что считала нужным для понимания ее личности.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению