На то, что дождь скоро прекратится, можно было не рассчитывать: небо до самого горизонта затянули набухшие, почти черные тучи. Скоро земля размокла так, что Снежок уже не спасал, и Генри, свернувшись в огромной луже, тоскливо ждал, когда закончится этот кошмар. В прошлый раз ему стало лучше, когда он промок насквозь, – огонь будто ушел в глубину, испугавшись воды, и дождь тут же перестал казаться таким опасным. Вот только на этот раз не сработало, и Генри испугался бы до дрожи, если бы он уже не трясся, как от лихорадки.
Огонь корчился внутри, кричал, требовал спрятаться в сухом месте, но не уходил, и Генри не мог понять: то ли огонь по какой-то причине стал сильнее и просто не может ускользнуть, то ли нарочно его мучает. Это было как болезнь, живущая по собственным законам и убивающая тебя прежде, чем успеешь понять, что с тобой происходит. Генри вдруг до слез захотелось увидеть отца – кем бы он ни был, что бы он ни натворил, Освальд все равно был его семьей, учил его, защищал. У отца всегда был ответ на любой вопрос – интересно, что бы он сказал сейчас?
«Никогда не сдавайся», вот что. Генри медленно выдохнул, разжимая зубы. Он должен, обязан справиться – какой смысл зайти так далеко и умереть от боли под обычным безобидным дождем?
От воды все равно никуда не деться, а лучший способ победить страх – отвлечься. И Генри вылез из-под Снежка, представляя, что отец стоит рядом и смотрит на него.
Вода обрушилась на Генри сразу со всех сторон. Он постоял на четвереньках, а потом заставил себя встать на ноги. Он найдет Эдварда. Прямо сейчас. Это, конечно, безумие, но не большее, чем лежать и загибаться от страха.
Кони стояли, понурившись, и даже не ели траву – кажется, ливень им тоже не нравился. Генри оставил их привязанными к елке и, согнувшись в три погибели, вернулся туда, где дождь прервал его поиски. Полагаться на зрение и слух он больше не мог, дождь стирал следы, заглушал звуки, превращал все вокруг в блеклые контуры, но Генри все равно осматривал каждую тропу, ведущую от того места, где он потерял след. Отец говорил, что нет на свете качества ценнее, чем упорство, и Генри собирался использовать свое на всю катушку. Мокрая одежда противно липла к телу, путь то и дело преграждали потоки грязи, кое-где сверху сползли целые пласты земли, но Генри упрямо перебирался через них, думая только о том, куда ставить ногу в следующую секунду. Для него все упростилось до самых основных вещей: дыхание, сердцебиение, поиск. У него даже не было сил удивиться, когда он действительно нашел то, что искал.
Тропа вдоль края скалы делала резкий поворот и исчезала, будто вливалась в склон. Один неосторожный шаг – и летишь вниз, что Эдвард, видимо, и сделал, потому что сидел теперь на дне ущелья. Болдеру крупно повезло, что он не провалился вместе с ним, – видимо, Эдвард вел его за собой и упал первым, а конь пару шагов не успел дойти до опасного места. Почему Эдвард не смог вылезти, тоже было ясно. Обрыв был из мягкой породы, по такому трудно подняться: вскарабкаешься на пару метров, и какой-нибудь камень, за который ты цеплялся, обязательно раскрошится.
Ущелье было глубиной в три-четыре человеческих роста, Генри мог бы и не заметить, что Эдвард там, но помогли эполеты. Видимо, эти золотые нашивки нужны были как раз для того, чтобы в случае чего легче было найти их обладателя.
Генри сполз по склону и приземлился рядом с Эдвардом, подняв брызги мелких камней и размокшей почвы. Тот с хрипом завалился на бок, и Генри растерялся. Это был странный способ выражать благодарность за спасение.
– Что это такое? – простонал Эдвард, пытаясь отползти, но на дне ущелья было уже столько грязи, что он не сдвинулся и на метр.
Генри прислонился плечом к склону, чтобы не упасть, и молча смотрел, как Эдвард пятится от него, то поднимаясь на ноги, то оступаясь и падая обратно в грязь. На радость это точно было не похоже. Генри подумал: «Не бойся, если бы я хотел отомстить за то, что ты меня бросил, я бы просто не стал тебя искать», но вслух ничего не сказал. Одеревеневшее горло по-прежнему не слушалось.
– Тебя что, змея укусила? – выдавил Эдвард, когда натолкнулся на каменный валун и понял, что отползать больше некуда.
И до Генри наконец-то дошло: Эдвард же чувствует боль других, и как только Генри оказался рядом, Эдвард на своей шкуре ощутил то же, что и он. Несколько секунд эта мысль доставляла Генри мстительное удовольствие, которое тут же прошло, когда он присмотрелся к сморщенному от боли лицу Эдварда.
– Я понял, – сглатывая дождевые капли, пробормотал тот. – Вода. Ей убивали разрушителей. Я читал в библиотеке.
Генри через силу кивнул, соображая, как бы теперь взобраться обратно. Может, в этом были виноваты оглушительные удары грома, но ему казалось, что склон дрожит. Если земля окончательно размокнет и сползет, их тут завалит.
– Ты пришел заключить сделку, да? – Эдвард кое-как сел и начал раскачиваться взад-вперед. – Я должен тебя вылечить, а ты за это поможешь мне выбраться, так?
Генри об этом и не думал, но кивнул: он был не в том состоянии, чтобы отказываться от такого щедрого предложения. Он сильно переоценил свои силы, когда предположил, что сможет подняться наверх, а уж двое в таком состоянии точно никуда не доберутся. Как же ему повезло, что люди привыкли к бесконечному обмену: Эдварду и в голову не пришло, что Генри искал его не ради выгоды.
– Нет. Нет. Если я такое вылечу, потом точно не выберусь, – забормотал Эдвард. Он трясся так, что Генри едва разбирал слова. – Ты-то свою часть сделки не выполнишь, конечно, нет. Обещал помогать мне, а сам… Я по глазам видел, что ты меня собрался бросить, потому и решил успеть первым. Я отдам тебе свои силы, и ты сбежишь, вот что будет! – крикнул он, и Генри даже позавидовал, что он еще в состоянии кричать. – Я что, идиот? Мучайся и сдохни, зверюга, понял?
Голос у него сорвался, он уперся лбом в колени и затих. Генри тоже опустился на землю. Он понятия не имел, что им теперь делать.
Какое-то время Эдвард не двигался, а потом вдруг встал и пошел к нему, оскальзываясь в грязи. Генри сразу вспомнил, что у Эдварда на поясе по-прежнему висит действительно острый меч, но испугаться не успел.
– Не понимаю, как ты еще не свихнулся, если ты так себя чувствуешь с начала дождя, – пробормотал Эдвард и положил руку ему на лоб.
Генри изо всех сил надеялся, что сейчас дождь перестанет обжигать, но не удивился, когда этого не произошло. Эдвард растерянно заморгал. Он, может, и не любил свой дар, но все равно неприятно поразился, что тот внезапно его подвел.
– Это не болезнь, – проскрипел Генри, мимоходом удивившись, что к нему вернулась способность говорить, хотя с неба по-прежнему лились бесконечные потоки воды. – Просто я такой.
– Как же ты моешься? – пробормотал Эдвард, подставляя руку под дождь – видимо, все-таки обжегся. – Серьезно, как?
Генри вдруг почувствовал что-то странное: ему захотелось смеяться. Они сейчас легко могут погибнуть, а Эдварда волнует такая ерунда.
– С трудом, – прохрипел он. – И быстро.