Карузо - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Булыгин cтр.№ 39

Энрико и Ада тяжело переживали разлуку. Два месяца, проведенных вместе в Милане, пролетели как один день. Пока Карузо был в Риме, а потом в России, они с Адой ежедневно обменивались открытками, в которых по-прежнему признавались друг другу в любви, нежности и восхищении.

В Санкт-Петербурге Карузо специально для бенефиса Маттиа Баттистини в знак уважения к баритону выучил партию Риккардо из оперы Г. Доницетти «Мария де Роган», в которой он выступил всего один раз и больше никогда к ней не возвращался. Как всегда, бенефис Баттистини вылился в его настоящий триумф: сорок венков и несчетное количество ценных подарков было вынесено на сцену его поклонниками. Но и Карузо, как свидетельствуют отзывы прессы, среди всей этой шумихи не стушевался и «обратил на себя внимание красотой мощного голоса» ^[127]. Обратим внимание на последнюю фразу. Дело в том, что именно в России в жизни Карузо произошло событие, которому поначалу не придали должного значения, но которое оказалось очень важным для всей последующей карьеры тенора. Болезненно восприняв упреки аргентинских критиков, писавших о недостатке мощи его голоса, Энрико начал усиленно работать над силой звука. И в Петербурге он представил публике первую в своей карьере по-настоящему драматическую партию тенорового репертуара — Радамеса в «Аиде» Верди. Несмотря на участие великой Саломеи Крушельницкой и «короля баритонов» Маттиа Баттистини (к слову сказать, для голоса Баттистини партия Амонасро была далеко не самой выигрышной), больший успех в опере имел Карузо, которого с каждым новым выходом на сцену встречали все восторженнее. Таким образом, можно сказать, что к этому моменту лирический, полетный, но несколько «легковатый» до этого голос Карузо приобрел еще одно качество — силу звука, которая давала ему возможность быть слышным в моменты кульминаций оперного действия, когда голос должен был «прорезать» мощное звучание оркестра. Это позволило ему впоследствии исполнять самые трудные партии драматического репертуара, как, например, Манрико в «Трубадуре» или Элеазара в «Жидовке» Ф. Галеви. К этому нужно добавить, что усиление звука пока явно не повлияло на его подвижность, что доказало выступление Энрико в другой опере Верди — «Бале-маскараде», в которой исполнителю партии Ричарда нужно продемонстрировать немалую гибкость голоса. Кстати, эта роль числилась в списке «коронных» Алессандро Бончи — певца, почти не выходившего за рамки лирического репертуара. Так что Карузо, можно сказать, вызвал коллегу на «соревнование» и доказал, что он исполнитель куда более разноплановый.

После выступлений Карузо в «Аиде» один из петербургских критиков подошел к нему и стал восторгаться его интерпретацией, на что тенор с присущей ему скромностью ответил фразой, вскоре облетевшей мир:

— Не хвалите меня. Хвалите Верди!..

В январе 1900 года Ада Джакетти и Аурелия Аримонди, жена баса, не выдержав томительной разлуки со своими мужчинами, решили отправиться к ним в Санкт-Петербург. Поездка была долгой и утомительной. В России стояла очень холодная зима. В одном месте поезд сошел с рельсов и из-за этого прибыл на два дня позже. Карузо очень переживал, ожидая новостей от Ады, застрявшей в дороге. Он то и дело бегал в легких туфлях на почту. Женщины, хоть и с опозданием, прибыли веселые и здоровые, но Карузо пришлось заплатить немалую цену за свою импульсивность. Едва допев Фауста в «Мефистофеле», тенор слег на несколько недель с бронхиальной пневмонией. В тяжелые дни болезни Витторио Аримонди подбадривал Энрико, посылая ему юмористические открытки с репликами из «Севильского цирюльника». Лежа в постели, Карузо смог убедиться, сколько людей за него по-настоящему переживают и ему сочувствуют! Среди многочисленных телеграмм и писем, которые он получал в это время, были и пожелания скорейшего выздоровления от царствующего дома Романовых.

Во время болезни Карузо впервые осознал, насколько уязвимы и беспомощны оперные артисты. Обычная недолеченная простуда навсегда может перевернуть всю их жизнь — сколько известно подобных примеров! Многие коллеги Энрико имели в запасе более или менее «хлебные» профессии, к которым всегда можно было вернуться, случись что с голосом. Например, Л. В. Собинов до начала оперной карьеры был юристом, красавец-тенор Люсьен Мюратор, муж Лины Кавальери, — драматическим артистом, Мария Гай — имела талант скульптора, Флоренсио Константино был корабельным инженером (что, увы, не спасло его от смерти в полной нищете в приюте для бездомных…), Джозеф Хислоп был газетным фотографом… ^[128] Список можно продолжать очень долго. Однако у Карузо, кроме профессии механика, способной обеспечить не более чем полунищенское существование, никакой другой не было. Таким образом, у него не было и путей отступления. Голос Энрико становился бесценным инструментом, на котором зиждилось благополучие не только его обладателя, но и всех близких ему людей. Оставалось одно — всеми силами поддерживать этот инструмент в форме и не дать ему безвременно износиться. Не стоит поэтому удивляться, что после перенесенной болезни у Карузо стал развиваться страх потерять голос. Он узнавал у коллег, кто и чем пользуется для поддержания в порядке горла, беседовал с врачами, придумывал оригинальные полоскания и ингаляции, искал новые и новые рецепты, позволявшие, как ему казалось, сохранять голосовой аппарат в идеальной форме.

Поправившись, Карузо 28 февраля 1900 года возобновил выступления в Санкт-Петербурге, спев с Луизой Тетраццини в «Лючии ди Ламмермур».

Ада, конечно, очень переживала, что в России она оказалась на положении «жены», а не солистки труппы, и часто пребывала в мрачном расположении духа. Однако Энрико нашел оригинальный способ улучшать ей настроение. К этому времени у него настолько вошло в привычку писать Аде открытки, что он решил это делать и тогда, когда Ада была рядом. Например, вдень ее именин он писал: «Любимая моя красавица! Когда я постарею и благополучно закончу карьеру, а ты еще будешь молодой и красивой, как нынче, ты будешь моим самым бесценным украшением. Давай надеяться, что так и будет. Поздравляю и целую, твой Кико» ^[129].

В ответ 6 марта Ада написала: «Пусть вся твоя жизнь будет усыпана цветами! Это пожелание того, кто тебя любит больше всех в мире. Целую тебя» ^[130].

В тот же день она отправила еще одну открытку, изображавшую «удачливого паука», с пожеланием, чтобы будущее Энрико было выткано, как эта паутина, золотыми нитями. И еще одна открытка подписана той же датой: «Мой любимый! Люби меня всегда, и я сделаю всё, чтобы наша жизнь не была такой трудной. Целую нежно, навеки твоя маленькая жена [sposina], Ада» ^[131]. До наших дней дошло множество открыток с аналогичным содержанием.