Генерал Снесарев на полях войны и мира - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Будаков cтр.№ 109

Да, это была пора, которая соответствовала первой части горестно выдохнутого Шульгиным признания, в котором в конечной оценке движения белых свет и мрак, добро и зло неразделимо слились: «Белые начали своё дело как святые, а закончили как разбойники».

Снесарев ещё перемогается в Острогожске, а его знакомые и даже друзья — обречённые смельчаки из офицерского корпуса — идут с винтовками на штурм красного бронепоезда, бронированного угрюмого безоконного чудища с амбразурами для пушек и пулемётов.

В красных бронепоездах — и наивные борцы за царство справедливости, и пьяная матросня и солдатня, и в безопасном удобстве меньшевистски-большевистски всероссийский военный руководитель Троцкий… Писатель Всеволод Иванов даже воспел один из этих бронированных составов в романе «Бронепоезд 14–69». Писатель Андрей Платонов тоже любил паровоз, но о бронепоезде нашёл жёсткие слова: «…казачий отряд начал тонуть в снегах и был начисто расстрелян с бронепоезда».

Краснов среди «красных» знакомых Корнилова не называет Снесарева — тот ещё в Острогожске.

О других же пишет: «Вряд ли Корнилов мог допустить, что его товарищи по академии Незнамов, Балтийский, Лебедев, Раттэль, Бонч-Бруевич станут преподавать основы стратегии Лейбе Бронштейну… или что… Брусилов и его ближайшие начальники на войне Клембовский, Зайончковский, Парский, Сытин, Гутор и другие всю силу своего образования и ума положат на формирование Красной армии в противовес его Добровольческой армии».

Но большевикам надо было или срочно создавать армию или отдавать власть. Последнюю же они не для того захватывали или, скорее, подбирали, чтобы кому бы то ни было её отдать. Их декрет о мире среди западных союзников по Антанте не сработал. Тогда большевики пошли на сепаратные переговоры с Германией — переговоры неумные и дипломатически беспомощные. Не приняв требований Германии поступиться ста пятьюдесятью тысячами квадратных километров былой Российской империи, прервав переговоры, не имея единства на верхах, и даже среди главной двоицы, пытаясь защититься… декретом «Социалистическое Отечество в опасности». Не сумев воспрепятствовать договору германского правительства с украинской Центральной Радой, всюду теснимая германскими войсками, большевистская власть, подписав в марте 1918 года невыгодный, унизительный Брестский договор, обязывалась увеличить «отказную» территорию семикратно, демобилизовать все войска, уплатить Германии контрибуцию в шесть миллиардов марок.

На экстренно собранном Седьмом партийном съезде решено было перейти к всеобщей мобилизации. Вводилась всеобщая воинская повинность. Был создан Высший военный совет (впоследствии Реввоенсовет республики) для руководства действиями и организацией армии, учреждены комиссариаты по военным делам. Выборность командного состава отменялась.

На Восьмом партийном съезде разгорелись страсти по вопросу о старых военных специалистах — реальных знатоках военной теории и практики. Высказывалось мнение отвести военспецам роль консультантов, а командных постов им не доверять. Но сошлись на том, что «мы без военных специалистов и старых кадровых офицеров, не имея своего командного состава, не имея за душой ничего в военном отношении, не обойдёмся в деле организации армии».

В апреле по зовущей телеграмме Бонч-Бруевича, военного руководителя Высшего военного совета, Снесарев едет в Москву, куда из Петрограда перебралась Совнаркомом вызванная из Могилёва Ставка Верховного главнокомандующего — генералы ГС. Лукирский, К.И. Величко, А.С. Гришинский, Н.И. Раттэль, А.А. Сулейман, М.М. Загю… В Совнаркоме было принято решение о создании военных округов: Московского, Ярославского, Беломорского, Орловского, Приуральского, Приволжского, Северо-Кавказского.

Клич «Социалистическое Отечество в опасности!» (немцы наступают) привлёк многих из офицерского и генеральского корпуса на сторону новой власти. Они мыслили не политически, а геополитически.

Снесарев вспоминает о своих друзьях-товарищах здесь, в Острогожске, а много позже и в вагоне, который, наглухо примкнутый к железному поясу ссыльного состава, доставит его в Северные лагеря; вспомнит и возвратясь оттуда, незадолго до смерти, в 1937 году, уже смутно различая друзей, словно бы уходящих в туманы, откуда не возвращаются.

Добирается Снесарев до Москвы, судя по дневнику, с крайними неудобствами, с пересадками, долгими часами простаивая в Лисках, Воронеже, на заворонежских узловых и крупных станциях. Едва ли не проще было дойти пешком.

Не может не поразиться глупости, безалаберности происходящего, когда, скажем, главковерх Антонов (Овсеенко), зачем-то пожаловавший в Острогожск, Лиски, занимает аж шесть вагонов, но не имеет ни штаба, ни карт: «Народу много, а толку нет… знающих — никого. При обороне нет ни орудий, ни пулемётов… а в тылу — бронированные поезда, новейшие орудия и пулемётов несть числа. Штабы катаются по всем направлениям… Игра в войну — самая страшная из игр».

Лишь на пятый день поездки — 4 мая (21 апреля по старому исчислению) Снесарев — в Москве. Сразу же направляется к сослуживцам-генштабистам.

Высокие военные чины, пошедшие служить новой власти, жили у Александровского вокзала (несколько раз переименованного, ныне Белорусского), в вагонах привокзального поезда. Вагонах, внешне мало отличимых друг от друга. Но только внешне…

В первый же день побывал он у Болховитинова, знакомого ещё по давним годам учения в Академии, тот устроился в вагоне поистине историческом, роковом, не оставляющем сердце и воображение безучастными, — «в вагоне-салоне № 468, в котором ездил когда-то Столыпин, потом Керенский (с ногами забившийся в угол кожаного дивана, когда ему делали доклад). Из этого же вагона тянули на самосуд Духонина…» — запишет Снесарев в дневник. В одном вагоне — причудливая связка разновеликих имён, скорбная скрижаль российской действительности. Благородная и трагическая фигура Столыпина, опереточный анфас-профиль Керенского и опять-таки трагическая фигура Духонина, выпустившего будущих вождей и воителей Белого движения Корнилова, Лукомского, Деникина, Маркова, Романовского из Быховской тюрьмы и знавшего, что за этим последует, как злобной стаей с ним расправятся красные.

Но почему он всё-таки поехал — принял предложение большевиков? Разумеется, суть не в этом растиражированном выражении «народ не ошибается». «Трудно сразу понять всё происшедшее, — скажет Снесарев (в пересказе другого человека). — Но если русский народ пошёл за большевиками, то я с ними. Ведь народ не ошибается». Народ за годы войны он повидал во всяких ипостасях — от жертвенника до рвача, от кроткого до разбойника, от воина до дезертира… Дело, разумеется, глубже. Да, конечно, семья. Снесарев уже знал, как обходилась новая власть, при её карательных наклонностях, со строптивыми генералами и офицерами, знал, и как жестоко расправлялась она с их семьями. А для Снесарева семья всё: и родной очаг, и Отечество, и Вселенная. В подпитанном их разрушительными идеями разгуле самостийности большевики пытались снова скрепить былую Российскую империю, направляя свои ещё беспомощные войска то на Украину, то в Туркестан, то в Закавказье. Геополитические импульсы. И ещё. Он был военный, и ему не хотелось вкладывать меч в ножны, пока в стране разбойничают шайки, отряды, полчища бандитствующие; да и немцы подзадержались у берегов Дона; да и Антанта из тех союзников, что недруга хуже: тоже не прочь «упорядочить» российские территории. (Даже США выступят против вожделенно желанного англичанами и иными европейскими и азиатскими политическими верхами поделения России на куски (через федерации, конфедерации — лоскутки былой империи), выступят не из любви, конечно, к России, но опасаясь установления колониального владычества Англии на Кавказе, Японии — на Дальнем Востоке, а значит, и преобладающего влияния их монополий, а не американских.)