Сцены из провинциальной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Джон Кутзее cтр.№ 98

Она находит Джона за сараем, где тот возится с машиной или делает вид, что возится.

— Что-то не в порядке с твоей машиной? — спрашивает она.

— Перегрелась, — отвечает Джон. — Пришлось дважды останавливаться в Дю-Туатс-Клуф, чтобы остыл мотор.

— Нужно попросить Майкла посмотреть. Он хорошо разбирается в машинах.

— Майкл занят гостями. Я сам починю.

Она уверена, Майкл с радостью ухватился бы за этот предлог, чтобы сбежать от гостей, но она не настаивает. Ей хорошо известно мужское упрямство, известно, что мужчина будет скорее бесконечно сражаться с проблемой, чем унизится, попросив помощи.

— Ты на этом ездишь в Кейптаун? — спрашивает она. — Под «этим» она подразумевает пикап «Датсун», нечто вроде легкого грузовика, которые ассоциируются у нее с фермерами и строителями. — Зачем тебе грузовик?

— Нужен, — лаконично отвечает он, не объясняя, для чего именно.

Она не смогла удержаться от смеха, когда он прибыл на ферму, сидя за рулем этого грузовика, — с бородой, растрепанными волосами и в своих «совиных» очках, а рядом с ним — похожий на мумию отец, чопорный и смущенный. Жаль, что она их не сфотографировала. А еще ей хотелось бы тихонько поговорить с Джоном насчет его прически. Но лед еще не сломан, и с такими интимными вещами лучше подождать.

— Мне велено позвать тебя к чаю, чаю с melktert, который испекла тетя Джой.

— Приду через минуту, — отвечает он.

Оба говорят на африкаанс. Его африкаанс прихрамывает, она подозревает, что ее английский лучше, чем его африкаанс, хотя, поскольку она живет в глуши, platteland, ей редко приходится говорить по-английски. Но они говорят друг с другом на африкаанс с детства, ей не хочется смущать его предложением перейти на другой язык.

Она считает, что его африкаанс ухудшился из-за переезда — сначала в Кейптаун, в «английскую» школу и «английский» университет, потом за границу, где не услышишь ни слова на африкаанс. «In ’n minuut», — говорит он: через минуту. Это ошибка такого рода, к которой сразу же прицепится Кэрол и станет насмехаться. «In ‘n minuut sal meneer sy tee kom geniet», — скажет Кэрол: через минуту его светлость явится откушать чаю. Нужно защитить его от Кэрол или хотя бы попросить Кэрол не подкалывать его эти несколько дней.

В тот вечер она постаралась сесть рядом с ним. На ужин то, что осталось от обеда, основной трапезы дня: холодная баранина, разогретый рис, зеленые бобы с уксусом.

Она замечает, что он передает блюдо с мясом, не положив себе ни кусочка.

— Ты не ешь баранину, Джон? — осведомляется Кэрол с другого конца стола с интонацией нежнейшей заботы.

— Не сегодня, благодарю, — отвечает Джон. — Ek het my vanmiddag dik gevreet’: я до отвала наелся днем свинины.

— Значит, ты не вегетарианец. Ты не сделался вегетарианцем, пока был за границей.

— Не вегетарианцем, строго говоря. Dis nie ‘n woord waarvan ek hou nie. As ‘n mens verkies om nie so veel vleis te eet nie… — Ему не нравится это слово. Если человек предпочитает не есть так много мяса…

— Ja? — говорит Кэрол. — As ‘n mens so verkies, dan?.. Так что же ты все-таки предпочитаешь?

Теперь уже все смотрят на него. Он начинает краснеть. Ясно, что он понятия не имеет, как отделаться от доброжелательного любопытства собравшихся. И если он бледный и худой, каким не должен быть настоящий южноафриканец, то, быть может, это объясняется не только тем, что он так долго жил среди снегов Северной Америки, но и тем, что он действительно слишком давно не ел хорошей баранины Кару? As ‘n mens verkies… — что он собирается сказать дальше?

Он отчаянно краснеет. Взрослый мужчина, а краснеет, как барышня! Пора вмешаться. Она успокаивающим жестом дотрагивается до его руки.

— Jy wil seker se, John, ons het almal ons voorkeure: у всех нас свои предпочтения.

— Ons voorkeure, — говорит он, — ons fiemies. Наши предпочтения, наши глупые маленькие капризы. — Он подцепляет на вилку зеленый боб и отправляет в рот.

Стоит декабрь, а в декабре темнеет гораздо позже девяти. И даже тогда воздух на высоком плато так прозрачен, луна и яркие звезды освещают путь. После ужина они с Джоном отправляются на прогулку, делая широкую петлю, чтобы обойти несколько хижин, где живут работники фермы.

— Спасибо, что выручила меня за столом, — говорит он.

— Ты же знаешь Кэрол. У нее всегда был острый глаз. Острый глаз и острый язычок. Как отец?

— Подавлен. Ты, разумеется, знаешь, у них с матерью был не самый счастливый брак, но, когда мать умерла, это его сразило, и он впал в депрессию. Мужчины его поколения так воспитаны, что более или менее беспомощны. Если рядом нет женщины, которая стряпала бы и заботилась о них, они попросту угасают. Если бы я не предложил отцу дом, он просто умер бы с голоду.

— Он еще работает?

— Да, он по-прежнему работает в фирме, занимающейся продажей запчастей для автомобилей, хотя, как мне кажется, ему уже намекают, что пора на покой. И его увлечение спортом не угасло.

— Ведь он рефери в крикете?

— Был, теперь уже нет. У него слишком упало зрение.

— А ты? Разве ты не играл в крикет?

— Да. Вообще-то, я все еще играю в воскресной лиге. Игра там довольно любительская, и это меня устраивает. Любопытно: мы с отцом два африканера, преданные английской игре, в которую оба не слишком хорошо играем. Интересно, как это нас характеризует.

Два африканера. Он что — и правда считает себя африканером? Она знает немногих настоящих (egte) африканеров, которые приняли бы его в свое племя. Даже его отец не прошел бы серьезной проверки. Чтобы сегодня сойти за африканера, надо как минимум голосовать за Националистическую партию и по воскресеньям ходить в церковь. Она не может себе представить, как кузен, надев костюм и галстук, отправляется в церковь. Или его отец.

Они доходят до запруды. Когда-то запруду наполнял ветряной насос, но в годы бума Майкл установил насос, работающий от дизеля, и оставил старый насос ржаветь, потому что так делали все. Теперь, когда цены на бензин взлетели до небес, Майклу придется поразмыслить. Возможно, ему снова придется прибегнуть к помощи ветра.

— Помнишь, — говорит она, — как мы приходили сюда детьми…

— И ловили головастиков ситом, — подхватывает он, — приносили домой в ведре с водой, а на следующее утро все они были мертвы, и мы не могли понять почему.

— И саранчу. Еще вы ловили саранчу.

Упомянув саранчу, она жалеет об этом, потому что помнит судьбу саранчи, по крайней мере одной из них. Джон вытащил насекомое из бутылки, куда они его заточили, и у нее на глазах упорно тянул за длинную заднюю лапку, пока она не оторвалась от туловища, без крови или что там считается кровью у саранчи. Потом он отпустил саранчу, и они стали за ней наблюдать. Каждый раз, пытаясь взлететь, она опрокидывалась на бок, крылья скребли песок, оставшаяся задняя лапка беспомощно дергалась. «Убей ее!» — закричала она. Но он не убил, а просто ушел, испытывая отвращение.