Андрей Тарковский. Жизнь на кресте - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Бояджиева cтр.№ 63

— Ну конечно! Я же должен развлекать! Как ты — ведь ты хочешь непременно понравиться и готов ради этого на все! — они уже говорили на повышенных тонах, и на скандаливших русских оборачивались люди за соседними столиками.

— Фильм ДОЛЖЕН нравиться зрителю, — упорно сдерживался от желания послать своего колючего собеседника ко всем чертям Кончаловский. — Для этого существуют разные механизмы, от низкопробных до поднимающихся на уровень высокого искусства. Смотри, у Феллини в «Восемь с половиной» приблизительно та же ситуация — художник в творческом тупике и депрессии. Но фильм не тонет в черноте, он искрится всеми красками! Самоирония Федерико действует сильнее, чем заплачки!

— Искрится красками балагана. Самоирония! Ха! Да почему это я должен работать на потребу тупицам, хихикая над собой?

— Конечно, чернота и мрак куда позитивней в воздействии на человеческую духовность… Ладно, оставим беспросветный мрак и краски твоего шедевра — они вполне логичны при таком смысловом наполнении. Ритм — вот главное, что хочется перемонтировать у тебя. Непременно ускорить музыку. Затягиванием ты насилуешь саму природу восприятия.

— Заторможенный ритм — мой основной принцип. Он обостряет внимание.

— Он хорош для кульминации. Нельзя абсолютизировать принцип.

— Если намерен развлекать. Я всегда относился к кино не как к зрелищу, тем более не как к развлечению. Оно должно стать духовным опытом, который делает человека лучше, — серьезно и строго заявил Андрей. — Я думаю, чтобы идти на поводу у зрителя, надо не иметь собственного достоинства. Это вас касается, господин Кончаловский.

— А я думаю, надо не иметь достоинства, чтобы публично объявлять себя соперником Брессона в борьбе за Гран-при!

Они разбежались в разные стороны и больше уже никогда не пытались прийти к взаимопониманию.

5

…В день оглашения решения жюри все собрались в номере Тарковского: Лариса и Ольга Суркова, Янковский, Иоселиани, переводчик Тарковского, профессор из Гренобля, представители итальянского телевидения. Тарковский метался из угла в угол, то заламывая руки, то грызя ногти. На него старались не смотреть, как стараются не смотреть на человека, сраженного недугом. В номере работал телевизор, в коридоре толпились журналисты.

Оглашенный результат был подобен удару молнии. Пальмовую ветвь получил японский режиссер. А Тарковский и Брессон были удостоены специальных призов жюри. Почетные премии Андрей уже получал. Увы, они не имели денежного приложения.

Андрей рухнул в кресло, а потом затравленным зверем вновь заметался по комнате.

— Нет, этому не бывать! Я приехал за Гран-при и мне не нужна эта нищенская подачка!

Кто-то доложил, что и у Брессона разыгралась аналогичная сцена.

Тарковского успокаивали, а вскоре выяснилось, что спецприз сопровождался премиями ФИПРЕССИ и экуменического жюри.

Постепенно Андрей стал приходить в себя. Но вечером на вручении премий он выглядел демонстративно обиженным. Подошел к микрофону следом за Брессоном, с трудом, поводя плечами, выдавил:

— Мерси.

Журналистам он сообщил, что возмущен распределением наград, по его мнению, несправедливым, и обвинил Сергея Бондарчука, входившего в жюри, в том, что тот якобы выступил против присуждения «Ностальгии» главного приза. Последовал период премьерных показов фильма по всему миру и бесконечных интервью. Тарковский отвечал на вопросы, то откровенно злясь, то впадая в пафос. В Америке после вдохновенной речи о миссии и призвании художника кто-то из молодых людей, признавших в Тарковском гуру, простодушно спросил:

— Что я должен делать для того, чтобы быть счастливым?

Андрей сначала вопроса вообще не понял, спросив сопровождающих:

— Кто этот человек, почему он задает такие идиотские вопросы?

А потом произнес целый философский монолог:

— Меня просто смешит заданный вопрос! Чувство счастья не может быть абсолютным, как не может быть абсолютной свободы. Сначала надо задуматься — для чего вы живете на свете? Какой смысл в вашей жизни? Почему вы появились на земле именно в это время? Какая роль вам предназначена? Разберитесь во всем этом. Поймите, что человек рожден вовсе не для счастья. Я считаю, что мы рождены для тяжелой работы. Жизнь дана нам для духовного роста, духовного совершенствования. И вообще, я не понимаю, кто сказал, что мы должны быть счастливыми? Человек не может жить только прагматическими целями, даже в очень хорошо организованном стаде. Он просто выродится. Христианская любовь начинается с любви к самому себе. Но такая любовь к себе означает не эгоизм, а способность к жертве ради ближнего.

Тогда ему задали встречный вопрос:

— А для чего нужны страдания?

— Конечно, нелепо предположить, что к страданию можно или нужно стремиться. И жертва вовсе не должна ощущаться самим человеком как ЖЕРТВА, на которую он решается. Речь идет о готовности к жертве как естественном состоянии души.

Вопрос:

— А как вы думаете, для кого создается искусство?

— Для меня нет никакого сомнения в том, что искусство — это ДОЛГ, то есть, если ты что-то создаешь, ты чувствуешь, что должен это сделать. Но только время покажет, смог ли я стать МЕДИУМОМ между УНИВЕРСУМОМ и ЛЮДЬМИ. В заключение я хочу сказать вам, что нельзя тешить себя иллюзией, что проблемы ДУХОВНЫЕ и ПРАГМАТИЧЕСКИЕ можно ОБЪЕДИНИТЬ. К несчастью, я максималист, и я скорее заставлю вас смотреть мои картины, чем сделаю хотя бы шаг вам навстречу, чтобы в угоду вам облегчить их восприятие!

В беседе с американскими журналистами заметно пренебрежение к их духовной нищете и упорное утверждение своих принципов общения со зрителем. Часто казалось, что Тарковский старается убедить в необходимости победы высших духовных ценностей не только других, но и себя самого.

Однако с годами сложная, противоречивая личность Тарковского явно не изменялась в сторону святости. Чем больше охватывала его жажда материального процветания, тем ярче расцветала дидактика.

Ратуя за бескорыстное искусство, маэстро сам отчаянно боролся за гонорары. Еще до фестиваля договорился о постановке в Ковент-Гардене «Бориса Годунова» через художника-постановщика Николая Двигубского, с которым вместе работал в «Зеркале». Николай женился на француженке и уже давно жил в Париже. Контракт Андрея оплачивали по высшему разряду, однако он постоянно требовал увеличения гонорара, ведь он теперь мечтал не о скромной квартире, какими довольствовались Феллини или Иоселиани, а о вилле с бассейном.

Лариса, столько лет положившая на возвеличивание мужа, жаловалась, что он заболел звездной болезнью: вел себя крайне резко и неуважительно даже с расположенными к нему людьми. Тарковский не постеснялся на художественном совете в Ковент-Гардене громко на чисто русском языке послать чем-то не устроившего его Двигубского к такой-то матери. И потребовал, чтобы тот немедленно покинул совет и не смел выходить на поклон после спектакля как художник-постановщик. Даже поставил условие Клаудио Аббадо, чтобы тот не приглашал Николая на прием после премьеры, заявив категорично: