Может, и правы еврейские источники, предполагающие, что Мартыновы ведут род от голландских торговых евреев, перебравшихся со временем в Польшу. Но это не так и важно. Как правило, примесью еврейской крови озабочены или чересчур крутые патриоты, или же выискивающие повсюду своих героев озабоченные еврейские историки. Вот и я в русских сводках о еврейских корнях Мартынова, даром что Соломонович, ничего не нашел, зато в израильских материалах обнаружил этот след от голландских евреев. Хотя точных сведений о происхождении нет. Зато есть много точных документов о тесной связи Мартыновых с масонами. Отец убийцы — Соломон Михайлович Мартынов родился в октябре 1774 года в селе Липяги Пензенской губернии в семье богатого помещика, владеющего доброй тысячей душ крестьян и немалыми землями. Был дружен с масонами С. И. Гамалеем, А. Ф. Лабзиным и самим Н. И. Новиковым. С последним даже был в родстве. Сестра Соломона Мартынова Дарья Михайловна была замужем за родственником одного из главных масонов России — Н. И. Новиковым. Сын ее — штабс-капитан М. Н. Новиков известен и как декабрист, и как самый ревностный масон. Да и сам Соломон Мартынов считался большим любителем книжной масонской премудрости, всяческой мистики и оккультных наук. Хаживали к нему и местные литераторы, связанные с масонами. О происхождении имени Соломон в роду Мартыновых тоже существует своя версия. Из XVIII века вроде бы дошли "Воспоминания о Пугачеве", подписанные инициалами О. 3. (они вроде бы хранятся в одном из архивов США), где рассказывается о том, как получил Соломон Мартынов свое, не совсем обычное для современных русских, имя. Сообщается, что от расправы пугачевцев маленького барчонка Мартынова спасла кормилица, выдав его за своего сына. Тогда-то мамка решила окрестить ребенка и пошла в церковь. "А как назвать его?" — спрашивает священник. "А бог весть! — отвечает кормилица. — Уж и не знаю". — "По святому назовем, — решил священник. — На сей день святой будет Соломон-царь — так и назовем!"…
Все-таки непонятно: пугачевцы ушли, могла бы кормилица и прямую родню малыша дождаться. Им и решать, как назвать младенца. Как-то всё перепутано: тут и Пугачев, тут и своенравная кормилица, тут и Соломон… Нагромоздили с преувеличением: могли ведь родители без всякого Пугачева просто назвать по святцам Соломоном, и всё. Мало ли было среди дворян и Марков, и Руфин, и Исааков. В святцы заглянули, так и назвали. В конце концов, и Иван — древнееврейское имя. Ощущение такое, что кто-то из Мартыновых уже 200 лет усердно оправдывается. И за Соломона, и за Соломонова сына Николая Соломоновича, обыкновенного российского обывателя, возмечтавшего о генеральской карьере и литературной славе. Как вспоминает В. А. Бельгарт: "…был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и все мечтал о чинах, орденах и думал не иначе как дослужиться на Кавказе до генеральского чина".
Я не собираюсь утверждать о существовании некоего царского заговора с целью убийства Михаила Лермонтова, хотя никак нельзя отрицать, что его гибель вполне устроила и императора Николая I, и Бенкендорфа, к тому времени, к 1841 году, уже крайне отрицательно относившихся к поэту, но внимательно за ним следящих. Не случайно же так быстро Николай Мартынов был прощен, а о самой дуэли запрещалось что-либо писать лет тридцать. Сборники стихов выходили, и никакой биографии поэта.
Недоброжелателей у Лермонтова хватало и при жизни, и в самом Пятигорске было кому раззадорить на дуэль Николая Соломоновича.
О самом Мартынове рассказывают много историй. Но все лет через тридцать-сорок после дуэли. Чему верить, чему не верить, решает каждый по-разному, согласно эпохе, личному отношению к Лермонтову и таланту исследователя. Впрочем, и о самой дуэли мы имеем или официальную версию государственного обвинения, в которой почти всё — неправда, все дружно оправдывали Мартынова, или рассказы Мартынова и еще одного ненадежного свидетеля — князя Васильчикова, и то, как правило, в передаче их родственников и знакомых.
Вот, к примеру, кинорежиссер Андрей Кончаловский как-то разговорился с графом А. А. Игнатьевым, автором известной книги воспоминаний "Пятьдесят лет в строю". Тот ему и рассказал о своей встрече в Париже с Мартыновым: "…Мне было уже пятнадцать лет, и я был страшно поражен, что слышу о Лермонтове, как о ком-то лично знакомом говорящему… Я встречал Мартынова в Париже. Мы, тогда молодые люди, окружили его, стали дразнить, обвинять:
— Вы убили солнце русской поэзии! Вам не совестно?!
— Господа, — сказал он, — если бы вы знали, что это был за человек! Он был невыносим. Если бы я промахнулся тогда, то я бы убил его потом… Когда он появлялся в обществе, единственной его целью было испортить всем настроение. Все танцевали, веселились, а он садился где-то в уголке и начинал над кем-нибудь смеяться, посылать из своего угла записки с гнусными эпиграммами. Поднимался скандал, кто-то начинал рыдать, у всех портилось настроение. Вот тогда Лермонтов чувствовал себя в порядке…"
Молодой граф Игнатьев чувствовал, что Мартынов говорит вполне искренно. Он до конца дней своих ненавидел Лермонтова. Из уст его родственников (А. Н. Норцова и др.), из уст его друзей и покровителей и шла молва о несносном характере Михаила Лермонтова.
Я вполне верю рассказу графа Игнатьева. Именно так и сваливал всю вину за дуэль на Михаила Лермонтова этот "несчастливый счастливец" Николай Мартынов. Как-то он написал в одном из своих подражаний Лермонтову:
Глухая исповедь, причастье,
Потом отходную прочли:
И вот оно, земное счастье…
Осталось много ль? Горсть земли…
Я отвернулся, было больно
На эту драму мне смотреть;
И я спросил себя невольно,
Ужель и мне так умереть…
Нет, никак не хотел умирать Николай Соломонович, ни на дуэли, ни позже. Сначала за дуэль Николай Мартынов был приговорен к разжалованию и заключению в крепость. Затем заключение отменили, заменили вроде бы суровым пятнадцатилетним церковным наказанием. Но не где-нибудь в Сибири, а в стольном граде Киеве. После его просьб о помиловании уже в 1846 году, спустя четыре года Святейший синод пожалел "несчастного убийцу" и отменил епитимью. Ничего не стоят настойчиво публикуемые слухи о его покаянии и чуть ли не монашеском образе жизни, о его ежегодных панихидах по Лермонтову. Все эти сведения от родственников убийцы.
Сразу после снятия церковного наказания Николай Соломонович благополучно женился на Софье Проскур-Сущанской. Вскоре вернулся в свое родовое имение в Нижегородской губернии, родил 11 детей. Переехал в Москву. Всерьез увлекся мистикой и спиритизмом, масонскими обрядами. Не знаю, как его защитники совмещают якобы почти монашескую покаянную жизнь православного прихожанина с занятием спиритизмом и оккультными науками. Он и в Тарханы заехал лишь однажды, по случаю, жаль, его не растерзали там местные мужики, весьма уважительно относившиеся к Михаилу Лермонтову. Не случайно его в Английском клубе в Москве, завсегдатаем которого Мартынов был, прозвали "Статуя Командора". На самом деле, он гордился до конца дней своих, что стал убийцей русского национального гения. Может быть, он и на дуэли в Пятигорске, с его утонченным литературным вкусом, убивая Лермонтова, прекрасно понимал, что тем самым входит в историю. Больше-то шансов прославиться не было никаких. Напыщенный самовлюбленный позер. Хоть геростратова, но слава.