Вадим Негатуров - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бондаренко cтр.№ 43

Решение казалось вполне логичным — большой и надежный дом советской постройки — но кто бы знал, что это была подлая провокация и что здание станет смертельной ловушкой!

Александр Манин рассказывает:

— Вадик позвонил Надежде Дмитриевне из Дома профсоюзов, постарался ее успокоить: «Мама, не волнуйся! Мы в безопасности». И буквально через полчаса эту самую «безопасность» забросали бутылками с зажигательной смесью. Но с мамой он перед смертью поговорил…

По дороге на Куликово Поле Вадим около восемнадцати часов позвонил и самому Александру. Сказал, что едет туда, а потом говорит: «Слушай, мы, наверное, завтра не встретимся!» Встреча эта была запланирована давно, все ее ждали, и Манин удивленно спросил — почему? «В городе идет такая бойня, что, скорее всего, тут у нас введут или комендантский час, или вообще военное положение». — «Да ну, перестань!» — усомнился Александр. Однако Вадим был прав — они так и не встретились.

О том, что произошло в одесском Доме профсоюзов написано много, однако более всего хотелось бы прочитать обвинительное заключение международного трибунала. Пока же, к сожалению, вопросов гораздо больше, чем ответов. Поэтому, прежде чем сказать несколько слов о Вадиме Негатурове, приведем фрагмент из рассказа одного из участников событий. Рассказ его начинается с того, что он укрылся в забаррикадированном кабинете, в то время как «штурмовики» устраивали в коридоре пожар: — …из двери пошел какой-то дым. Его хорошо было видно. Дым был черный. Я его вдохнул пару раз и сразу вырубило кислород — не могу дышать. Ни запаха, ничего — просто отрубило дыхание. Я сразу назад, из дыма выскочил, но дышать не мог… Только через минуту удалось вздохнуть. Понял, что от этого дыма нужно держаться подальше. В тот момент вырубился свет — это было самое страшное. Страшно то, что ориентацию теряешь, не видно вообще ничего. Пока я сообразил, достал мобильный, врубил подсветку — опять попал в этот газ. Но тут я увидел стенку и дверной проем и прошел в кабинет. Нас там оказалось четыре человека. Дышать невозможно — надо открыть окно. А там стол, компьютер, проход к окну небольшой, и человек, который уже был в этом кабинете, стоял у окна и пытался его открыть… Я открыл вторую створку, но дышать мы все равно не можем. Мы вылезли на подоконник и, только находясь полностью снаружи, смогли дышать. Но в нас сразу полетели камни. И я этому, который со мной, говорю, что надо тех двоих, которые с нами, тоже сюда. Мы только внутрь развернулись, шаг один, а дышать уже невозможно. Мне повезло, рядом валялась тряпка, перед подоконником. Я закрыл лицо и через тряпку дышать получилось. Тяжело, но можно. Мы увидели парня, он уже не соображал ничего. Я его схватил и потащил на подоконник. А подоконник маленький, два-три человека поместятся вплотную… С самого начала ни жара, ничего такого не было. Тепло было, но не жар. Нас в окно выгонял не пожар, не огонь, а именно запах газа. Мы начали орать: «Пацаны, мы горим!» На что нам орали снизу: «Ну, и горите там!» На подоконник мы вылезли, ребят положили рядом, они начали приходить в себя. К тому моменту вроде прекратили кидать камни, но мы видели, что с другой стороны что-то начинается. Пару раз я пытался внутрь войти, думали, может, там кто еще, кроме этих двух пацанов, но я даже до двери не дополз. А потом начался жар, терпеть можно, но снаружи. А это третий этаж, высокое старое советское здание. Сначала думал, что прыгать придется — но там же асфальт… Тут жар начал спадать. Решили сидеть на карнизе. Потом под окна подтащили конструкцию. Адекватные орали: «Держитесь!» Неадекватные: «Прыгайте, суки, или горите!» Эта конструкция достает до второго этажа. В нее еще попасть надо. А пожарных не пустили, как я потом выяснил. Говорят, что одного даже ранили. Потом кто-то притащил пожарную лестницу с крюком, нам ее передали. Я ее закрепил за кусок рамы, не знал, удержится она или нет. Своим весом лег, говорю всем: «Слезайте, я буду держать!» Парни сначала боялись, но потом полезли. Они молодые, лет двадцать пять, один первым слез, так его там сразу стали бить — под стенку отвели, и человек двенадцать прижали, одни держали, другие били. Следующий слез, что с ним стало, не знаю. Последний пацан отказался, я его пытался уговорить, но он сказал: «Не полезу, лучше тут останусь!» Так что он держал лестницу, а я спустился…

Уточняем на всякий случай — всё вышеописанное происходило в центре Европы в начале XXI столетия.

Вроде бы Вадим сумел сориентироваться довольно быстро и выпрыгнул из окна горящего здания… Те, кто прыгал из окон позже, пострадали сильнее. Кажется, на кадрах, выложенных в Интернете, даже увидели, как он прыгает из окна и потом его несут к врачам, — но, понятно, ошибиться очень легко. А затем врачей со спасателями оттеснили, и людям, выбирающимся из горящего Дома профсоюзов, они помочь уже не могли…

Надежда, дочь Вадима, рассказала, что смотрела по телевизору прямой репортаж с Куликова Поля. Вот продолжение ее рассказа:

— Вижу весь этот ужас, тут звонит мне мой дядя, который живет далеко и звонит нечасто, и сообщает: позвонили моей сестре Ксюше из «скорой помощи» — папу везут в больницу, в ожоговое отделение. Он был в сознании и смог продиктовать медсестре номер ее домашнего телефона — мобильные номера в памяти никто не держит. Мобильник его был выключен. Больница в двух кварталах от моего дома. Я сразу собралась и бегом. В больнице суета, неизвестность. Долгое ожидание, сказали только, что ожоги второй и третьей степени, пятьдесят четыре процента тела обожжено — в основном конечности и спина, немного голова. Как мне потом говорила доктор, с такими травмами можно было выжить. Но он глотнул горючего яда, и внутри всё было обожжено… Начался отек легких… Ничего не зная, я долго ходила по приемному покою, в реанимацию не пускали. Я каждого человека в белом халате хватала за руку и спрашивала о папе. Никто ничего не мог ответить. А потом уже доктор вышла и сказала: «Всё!» А я думаю, может, — ошибка, может, — не он. Раненых же очень много, везут и везут. Они все черные, обгоревшие… И врачей много приезжало — всех срочно вызвали.

Мы уже знаем насчет ядовитого дыма, да и много иных разного рода версий известно… Хотя, честно говоря, не очень верится, чтобы «штурмовики», по примеру своих германских «старших товарищей», заранее подготовили в Доме профсоюзов «газовую камеру» — но, вполне возможно, могли с собой какой-то «химии» принести.

— Сразу не верилось, не укладывалось в голове — мозг как-то заблокировал всю информацию, — говорит Надежда. — Тут как раз девочки подъехали, сестры, я вышла их встретить. Вместе с младшей, Стасей — ей восемнадцать лет, мы пошли посмотреть, он это или нет. Увидели, что это папа. Женщина-врач рассказала нам о его последних минутах: он уходил с молитвой, губы его все время шептали. Иногда жаловался, что дышать нечем… Когда она поняла, что он уходит, то перекрестила его, и он умер…

Когда-то в своих стихах Вадим просил Господа о «возможности причаститься в преддверии загробного пути»… Кому-то это покажется простым совпадением, а кто-то увидит в этом Божий Промысел, что в последние минуты жизни с ним рядом оказался именно воцерковленный человек…

А вот что рассказала сама эта врач:

— В шесть часов вечера привезли Вадима Негатурова. Я этого человека не знала раньше, впервые его увидела, и он поразил не только меня, но и всех, кто дежурил тогда. Так как на первом этаже, в приемном, было много работы, его подняли прямо на третий этаж. Камуфляжная форма, ботинки военные — с войны человек. Он был в ясном сознании, отвечал на все вопросы правильно, но начинал задыхаться. Мы стали проводить свои мероприятия, попросили его немного потерпеть, пока введем обезболивающие. Он что сказал: «Я потерплю. Я пока буду молиться, вы готовьтесь». Это же не каждый такое говорит! Тут обычно кричат, хватают за руки, мы их ловим, привязываем, чтобы больной не мешал работать — а он нас успокаивает, чтобы мы не нервничали, и говорит, что помолится… Мы его раздели. У него на груди был мощный православный крест. После обезболивания я уж думаю, человеку легче — может, что расскажет о себе? Они ж без фамилии поступают, потом мы узнаем — кто. Он рассказывает, что он из «православной палатки» с Куликова Поля и что он спасал иконы. Когда «Правый сектор» подпалил палатку, он вынес все иконы. Куда с ними бежать? За дерево? А все начали кричать, что надо прятаться в Доме профсоюзов. Открыли двери, и он, с иконами, забежал туда. Это было сознательно — обстановка накалялась, загорелись палатки, — и тут начал гореть Дом профсоюзов. Он с иконами поднялся на второй этаж. Когда он находился в одном из кабинетов, кинули какую-то шашку и пошел дым. Дым, который на уровне головы. Ты не видишь, где стенка, окно… Он говорил, какой-то грязный коричнево-зеленый дым. И потолок виден, а окна не видно. Он нащупал окно, чтобы выброситься — дышать было нечем. Встал на окно и прыгнул на шины внизу — они тоже горели. Он не разбился насмерть при падении с высоты более чем семь метров, хотя почти всегда такое падение заканчивается большими бедами. Он получил ожоги, с которыми такие крепкие мужики, как Вадим, вытянули бы. Еще были ожоги, которые зажили бы и сами, без операции. Обжегся он еще в доме. Там было мощное пламя с первого этажа. Люди бежали по лестнице, и оно их обжигало. У него ожоги были на спине, на руках и груди. Но лицо было чистое, даже без копоти… И тут он начал задыхаться. Это не был ожог дыхательных путей. Это другая клиника ожога — сразу нарастает отек легких, и когда даешь кислород, ему еще хуже становится. Потому что, по всей видимости, токсический ожог был, какие-то газы, химические вещества или продукты горения. Что-то такое было, что поражает не только слизистую, но и легочную ткань глубоко внутри. Быстро возник отек легких, который привел к удушью… Он попросил меня, когда еще был в ясном сознании: «Когда буду умирать, вы меня перекрестите, пожалуйста!» Мы пытались его утешить, что он еще поправится, выпишется, будет жить — но он умер в восемь вечера. Его православное поведение нас поразило. Уже потом, часа в три-четыре ночи, мы узнали, что к нам попал одесский поэт — Негатуров. У нас в городе это был известный человек. Мы несколько дней вспоминали Вадима…