Денис Давыдов - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бондаренко cтр.№ 70

Все арзамасские прозвища были взяты из баллад Жуковского. Как записано в протоколе первого заседания «Арзамаса», «и все приняли на себя имена мученических баллад, означая тем свою готовность: 1-е, потерпеть всякое страдание за честь Арзамаса, и 2-е, быть пугалами для всех противников его по образу и по подобию тех бесов и мертвецов, которые так ужасны в балладах» ^[351].

Итак, Денис был наречен «Армянином» — персонажем слезливой баллады «Алина и Альсим». Почему именно «Армянин»? Явно, что из-за следующего описания армянского купца, в которого перевоплотился благородный Альсим, разлученный с возлюбленной Алиной:

Разумеется, главное в этом описании — борода.

В 1816 году Дениса еще переводили с должности на должность, с места на место, зато именно тогда «он был почтен вниманием Общества любителей российской словесности, учрежденного при Московском университете: 26 марта 1816 года оно избрало „генерал-майора и кавалера Дениса Васильевича Давыдова“ своим действительным членом, уважив его „отличное усердие… к усовершенствованию Российского языка и труды, подъятые им для пользы отечественной Словесности“. В „Трудах“ этого Общества, издававшихся с 1812 по 1828 г., он принимал участие вместе с другими лучшими поэтами того времени» ^[353].

А тем временем в Царскосельском лицее Александр Пушкин с восторгом переписывал в свою тетрадь давыдовскую «Элегию I», посвященную прекрасной балерине Татьяне Ивановой:

Конечно, язык тяжел, но в этом стихотворении есть подлинное чувство…

Так что пусть служба у Давыдова на тот период не ладилась, зато именно теперь к нему пришло подлинное профессиональное признание, и он на равных вошел в тесный тогда еще круг российских литераторов.

И, кстати, именно в том тяжелейшем и неприятнейшем для него 1815 году он написал свое самое, пожалуй, знаменитое стихотворение — «Песня», начинавшееся словами: «Я люблю кровавый бой, / Я рожден для службы царской!..» В то время, в тех условиях, в которых оказался Денис, это звучало как вызов судьбе и обстоятельствам, походило на перчатку, брошенную в лицо — «приглашение» на дуэль. В то время эту «перчатку» никто не поднял, однако несколько десятилетий спустя этот вызов по-своему приняли совсем иные люди…

Отклик на «Песню» был напечатан в 1860 году в литературном обзоре журнала «Русское слово».

«Обращаясь к знакомству с этими прославленными стихами, не в праве ли каждый не знающий их читатель ждать, что услышит от поэта-воина те мужественные речи, какими выражается в такие минуты истинно-гражданское чувство… Но напрасно мы станем искать у Давыдова таких стихов и песен. Это не призыв на бой за независимость родной земли, это и не торжество победителя, на стороне которого правда. Это какое-то разгульное молодечество, хмельное ухарство, похвальба тем, кто больше выпьет, кто больше намашет саблей, хотя бы без всякого толку. Это не любовь к родине, увлекающая в кипяток битвы за ее спасение; это страсть к военному ремеслу, которой всякая резня приятна, как бы она ни была печальна для отечества. „Я люблю кровавый бой!“ — восклицает Давыдов. Вкус очень странный» ^[354], — заявляет автор обзора действительный статский советник Лохвицкий. Процитировав далее приведенные нами выше строки из «Песни», он возмущается: «Удивительное понятие о „службе царской!“ Не напоминает ли это взгляд тех грибоедовских барышень, которые льнули к военным, потому что „патриотки“. Патриотизм не надевается вместе с мундиром и не в том заключается, чтобы звать к себе врагов и радоваться житью в боевых палатках, посреди разоренной войной земли, разоренного войною народа; у истинного патриота болит сердце, когда подобные бесчеловечные столкновения становятся неизбежны вследствие честолюбивых политических видов. Не правда ли, эта апофегма, по своей новости, достойна помещения на страницы „новейших российских прописей“? Но как удержаться и не высказать ее, читая партизанские песни Давыдова?

Не знаем, как кому, а нам решительно непостижима поэзия гусарской жизни, как описал ее Давыдов» ^[355].

Как видно, автору этих строк непостижима не только «поэзия гусарской жизни», но и сама, говоря современным языком, жизнь военного профессионала. Подобным критикам Александр Сергеевич Пушкин советовал: «Суди, дружок, не выше сапога»; а Алексей Максимович Горький впоследствии писал именно про таких людей: «Рожденный ползать летать не может». Критику словно бы и невдомек, что драматургов, поэтов и писателей, чей лирический или сценический герой говорил «мужественные речи», выражая в них «истинно-гражданское чувство», было немало. Но кто сегодня вспомнит их имена, хотя некогда читатели и зрители, в соответствии с «духом времени», обливались слезами, читая или слушая с театральных подмостков подобные монологи? Зато в памяти многих поколений осталась бесшабашная удаль давыдовских героев — непридуманная, реальная, жизненная, идущая не от разума, но от сердца, и потому понятная каждому, вызывающая у одних восхищение, а у других — острую зависть.

Как просто рассуждать о «странностях патриотизма» и осуждать «страсть к военному ремеслу», сидючи в теплом кабинете! Но почему же военный человек не может со страстью относиться к своей профессии? Художник или музыкант — может, педагог — может… А военный? Военный — это профессия, точно так же как и рабочий, медик или мореплаватель. В любом деле есть своя специфика, есть творчество, есть нечто, непонятное другим, — и чем дальше отстоят такие специальности друг от друга, тем меньше будет взаимопонимание, а потому, нередко, и большее отторжение. Поэтому, когда в былые времена руководить военными в России поставили лабазника, говоря современным языком — торгаша, то он этих военных ненавидел, а они его презирали. Не любят в армии торговцев, слишком разные сферы «общественной деятельности»! А результат такого экспериментального «соединения» оказался плачевным…

Война для военного человека — его работа. И если он «работает» себе в удовольствие — смело, инициативно, дерзко, самозабвенно, — это прекрасно: только тогда он победит, переиграет противника и сохранит своих людей в бою. Если же военный профессионал воюет равнодушно, а то и вообще с отвращением, задумываясь о «политических видах», «бесчеловечности столкновений» и целесообразности выполняемых им приказов, то ему надо срочно менять профессию, снимать по окончании войны погоны и, как говорил более поздний литературный герой, «переквалифицироваться в управдомы».